Доктор посмотрел на меня озадаченно и произнес:
– Костные мозоли не могут вызвать склероз сонной артерии, впрочем, не знаю, я не специалист, но это странно; и вот еще, одна из дуг аорты должна быть задета, даже если пуля миновала сердце. Ну, вы наконец раскроете секрет, о ком речь?
Я положила перед ним распечатку текста, сочиненного двадцатью академиками.
– Отравленными пулями... Сместилось сердце, – бормотал доктор, – сместилось... оно пуле дорогу уступило, что ли? Погодите, а в фильме «Ленин в 1918 году», я помню, когда Каплан дают револьвер и пули, ей говорят: «Осторожно, они отравлены». Но почему-то я никогда не думал, просто в голову не приходило. Погодите, а что это был за яд? Цианистый калий?
– Кураре.
– О, господи! – Доктор сморщился и покачал головой. – Ничего, совершенно ничего не понимаю.
Он долго молчал, хмурился, пил чай. Это был пожилой человек, отличный специалист. Большая часть его жизни прошла при советской власти. Для него, как и для меня, факт ранения Ленина являлся азбучной истиной. Дважды два четыре, Волга впадает в Каспийское море, в Ленина стреляла эсерка Каплан отравленными пулями.
Наконец доктор поднял глаза и произнес:
– Ну, а может, произошло чудо? Все-таки Ленин человек необычный, и время особенное. Бывают разные необъяснимые случаи. Чудо!
О чуде я потом услышала еще от нескольких врачей, в том числе и от пожилого кардиолога, и от молодого хирурга, которому приходилось иметь дело с пулевыми ранениями. О чуде говорили и писали врачи, лечившие Ленина.
«Чудо» – отличный диагноз, он не оставляет никаких сомнений и вопросов. Однако что же произошло на самом деле? Допустим, кто-то, пусть не слепая Каплан, а кто-то другой, стрелял в Ленина. Вождь упал, его подняли, посадили в машину, повезли домой, в Кремль. Что было дальше?
Я опять взялась читать мемуары, прежде всего Бонча, ведь именно его версия считается хрестоматийной.
Бонч: «Я приказал усилить охрану Кремля, как бы нападения не было! Вот тут йод, бинты, схватил, что под руку попало, из домашней аптечки. Куда вы ранены? Надо смазать раны, не дай бог заражение!
Разорванная рубашка обнажила грудь и левую руку, на которой виднелись две ранки на плечевой кости. Я предложил немедленно смазать отверстия ран йодом».
Так, минуточку! Уважаемый Владимир Дмитриевич, что значит «две ранки на плечевой кости?» По крайней мере, одна ранка должна быть под левой лопаткой. Вот, например, доктор Винокуров, первым осмотревший вождя, пишет следующее:
Винокуров: «Когда я прошел в спальню В.И., я нашел его раздевающимся у кровати. Я немедленно уложил его в постель. Одна пуля раздробила плечевую кость. Другая прошла сзади со стороны лопатки».
Ладно, не стоит отвлекаться. Я отложила медицинские мемуары и вернулась к Бончу.
Бонч: «Это внезапно напомнило мне известный европейский сюжет, изображавший снятие с креста Христа, распятого священниками, епископами, богачами».
Вот оно, таинственное дуновение «чуда»! По словам того же Бонча, один из врачей заявил ему: «Только отмеченные судьбой могут избежать смерти после такого ранения».
Нет, лучше воздержаться от комментариев, выключить эмоции и спокойно дочитать, как описывает события Владимир Дмитриевич, хрестоматийный очевидец.
Бонч: «Между тем Ленину стало хуже. Он был без сознания, лицо сделалось смертельно-бледным и подернулось каким-то матовым, землистым цветом. Мы поняли, что от страшной боли у него может остановиться сердце, и решились впрыснуть морфий. И надо же так случиться, что, пока возились со шприцем, кто-то уронил пузырек с нашатырным спиртом. Пузырек разбился, и комнату заполнил резкий запах нашатыря. Ильич тут же очнулся, сказал: «Вот хорошо» – и опять забылся.
А вскоре приехали врачи. Минц уже был одет в белый халат и тут же взялся за дело. Быстрыми гибкими пальцами он начал ощупывать места ранений.
– Одна пуля в руке, – односложно бросил он. – Крупные сосуды не затронуты. А где же вторая?
И вдруг его пальцы побежали вокруг шеи.
– Есть, нашел, – заметно побледнев, сказал он, – вот она, под самой челюстью.
– Это не опасно?
– Если бы она задела пищевод и позвоночный столб, ранение можно было бы считать смертельным. Но, как мне кажется, этого не произошло, хотя легкие пуля задела. Думаю, что он будет жить.
При этих словах все облегченно вздохнули. А я снова смотрел на Ильича. Его худенькое обнаженное тело, беспомощно распластавшееся на кровати, склоненная набок голова, смертельно-бледное скорбное лицо, крупные капли пота на лбу – все это было так ужасно, так безмерно больно, вызывало такую острую жалость, что я едва сдерживал слезы».
А вот другая редакция воспоминаний того же хрестоматийного очевидца. Можно выбрать, какой вариант больше нравится.
Бонч: «Главным среди врачей был профессор Минц. Он стал осматривать Ленина. Другие врачи взяли пиджаки и отошли в сторонку, чтобы не мешать Минцу.
В комнате стало еще тише. Все без слов понимали, что случилось нечто страшное, быть может, непоправимое. Минц первым прервал молчание:
– Руку на картон! Нет ли картона?
Все кинулись искать картон.
Я притащил нетолстый бумажный переплет конторской книги. Минц вырезал подстилку и положил руку на картон.
– Вот так упор, боль легче».
Что же произошло дальше, после йода и картонки?
Ничего не произошло. Профессора надели пиджаки и ушли. Ленин уснул. Значит, ранения не представляли никакой опасности, они оказались легкими, пули удалять не понадобилось?
Я обратилась к медицинским мемуарам.
Доктор Вейсброд: «Ленин был на грани между жизнью и смертью, из раненого легкого кровь заполнила плевру, пульса почти не было. У нас, врачей, есть большой опыт с такими больными, и мы хорошо знаем, что в такие моменты мы можем от них ждать выражения только двух желаний приблизительно следующими словами: оставьте меня в покое или спасите меня. Между тем тов. Ленин именно в таком состоянии попросил выйти из комнаты всех, кроме меня, и, оставшись со мной наедине, спросил: скоро ли конец? Если скоро, то скажите мне прямо, чтобы кое-какие делишки не оставить».
Доктор Обух: «Плохое общее состояние как-то не вязалось с кровоизлиянием, которое было не так сильно. Было высказано предположение, не вошел ли в организм вместе с пулями какой-то яд».
Впрочем, Обух В.А. был настроен вполне оптимистично. После беглого осмотра раненого он заявил: «Выживет. Я в этом уверен. Сложилось такое определенное внутреннее убеждение, я даже не знаю, почему».
Чуть позже, 5 сентября, Обух давал интервью газете «Правда». Поскольку ни о какой операции речи не шло, корреспондент спросил: «А пули? А операция?» В ответ Обух произнес буквально следующее: «Ну что ж, их хоть и сейчас можно вынуть – они лежат на самой поверхности. Во всяком случае, извлечение их никакой опасности не представляет, и Ильич будет через несколько дней совершенно здоров».
