«Трещина в трубопроводе, – подумал ясновидящий. – Вот, значит, что это было. Микроскопическая… Да, найти ее, наверное, было непросто».
Он посмотрел на техника. Техник стоял позади начальства, немного в сторонке, ссутулившись, опустив испачканные смазкой руки, и старательно держался к лимузину спиной. Ясновидящий подумал, что это он зря. На его месте любой нормальный человек пялился бы на такое диво дивное – экстрасенса, сумевшего обнаружить неисправность в огромном самолете, не подходя к нему ближе чем на десять метров, – во все глаза. А этот стоит спиной, как будто ясновидец для него обыкновеннейшая вещь, не вызывающая ни малейшего интереса. Как бы начальник охраны чего-нибудь не заподозрил. Дурак-то он дурак, но глаз у него наметанный, и хитер он, как старый лис…
Начальник охраны резко повернулся на каблуках и, по-прежнему широко шагая, направился к лимузину. Его скуластое восточное лицо с темной щеточкой усов над верхней губой и немного раскосыми глазами хранило всегдашнее бесстрастное выражение, но ясновидящий знал, что одержал очередную победу.
Он даже не подумал выйти из машины, когда начальник охраны остановился перед открытым окном.
– Вы были правы, – сказал охранник, наклонив к нему лицо, но глядя при этом поверх крыши автомобиля. – В системе подачи топлива действительно обнаружена неисправность.
– Да, – равнодушно сказал ясновидящий, поджигая новую сигарету, – трещина в трубопроводе. Я слышал.
– Разрешите выразить вам благодарность, – ровным, вежливым тоном, но явно через силу сказал начальник охраны.
– Не стоит. – Экстрасенс выпустил струю дыма не то чтобы прямо в лицо собеседнику, но и не совсем мимо. – Я просто выполнял свои договорные обязательства. То есть делал работу, за которую мне хорошо платят. В конце концов, – добавил он, решив, что этот узкоглазый урод будет ему полезнее как союзник, а не враг, – мы с вами делаем общее дело – обеспечиваем безопасность нашего работодателя. Каждый по-своему, но одинаково добросовестно.
– Я с вами полностью согласен, – сказал начальник охраны. По-русски он говорил почти чисто; можно было не сомневаться, что в свое время он учился в России и, наверное, успел дослужиться до офицерского чина еще в Советской армии.
– Прекрасно, – обычным пренебрежительным тоном сказал ясновидящий и щелчком сбил пепел себе под ноги, на пол салона. – Взаимопонимание очень важно при совместной работе. А теперь, когда оно достигнуто, я должен ехать. У меня сегодня еще масса дел в Москве.
– Покойников будете оживлять? – с неожиданно прорвавшимся сарказмом поинтересовался начальник охраны.
– Возможно. Кстати, не вижу в этом ничего смешного.
– Еще бы! Я и не думал смеяться. – На туго обтянутых бурой дубленой кожей скулах азиата вздулись и опали рельефные желваки. – Честно говоря, по-моему, это не смешно, а жутко. Я не христианин, но вы-то… Вам не страшно идти против Божьей воли?
– Прошу меня простить, – пробурчал ясновидящий. – У меня нет времени на теологические споры. Тем более что вы, по вашим же собственным словам, не христианин и не слишком хорошо разбираетесь в данном вопросе. Счастливо оставаться!
Ни один из них не сделал попытки протянуть на прощанье руку. Когда лимузин укатил, едва слышно пофыркивая глушителем и шурша покрышками по рубчатому бетону взлетной полосы, начальник охраны обернулся и долго смотрел в спину пожилому технику, который неторопливо возвращался к самолету. Глаза его, и без того узкие, нехорошо прищурились, превратившись в две черные щелки.
Глава 3
Небо над Москвой целый день было затянуто низкими сырыми тучами, из которых то и дело начинал сеяться мелкий скучный дождик. Погода при этом стояла теплая, и всякий раз, выходя из машины в сырое тепло городских улиц, Максим Соколовский думал, что в лесу сейчас должно быть полным-полно грибов. Плохо одетые люди в резиновых сапогах и дождевиках самого разнообразного фасона с усталым и гордым видом тащили от троллейбусных остановок и станций метро ведра, корзины и кошелки, набитые крепкими, как на картинке, ядреными боровиками и подосиновиками. Особенно много грибников было вблизи вокзалов; с завистью поглядывая на них, Максим мечтал пройтись по осеннему лесу рука об руку с Ниной. Ей-богу, это было бы здорово. Вот только дела…
«А ну их, эти дела, – с удивившей его самого веселой беспечностью вдруг решил Максим. – До конца недели подчищу хвосты, какие только смогу, а на выходные махнем за город. Зачем я дачу покупал – чтоб у мышей крыша над головой была? И вообще, для чего мы живем – дела делать, деньги зарабатывать? Да на что они сдались, эти деньги, если за делами их даже потратить некогда?»
Для очистки совести он прямо с утра съездил в ГИБДД и постарался разузнать подробности происшествия на загородном шоссе, во время которого погиб числившийся пропавшим без вести бизнесмен Семичастный. Как он и предполагал, выяснить что бы то ни было ему не удалось – от него отмахивались, отшучивались, а то и грубили, предлагая заняться каким-нибудь общественно полезным делом и не мешать людям работать. Не помогли ни знакомства в милицейских кругах, ни журналистское удостоверение, ни даже взятки – гибэдэдэшники стояли насмерть, не желая говорить о Семичастном и ссылаясь при этом на такие вздорные причины, как необходимость дождаться результатов медицинской и дорожной экспертиз.
В конце концов Максим отступился, махнув рукой на это странное происшествие, которое лишь с очень большой натяжкой можно было рассматривать как звено проводимого им в данный момент расследования. Фактического материала у него и без того было предостаточно, гипотез тоже хватало; к сожалению, ни одна из них до сих пор не была подтверждена или хотя бы опровергнута. Максима это не особенно расстраивало: он не без оснований полагал, что опубликование задуманного им цикла статей поможет сдвинуть расследование с мертвой точки. Одну за другой умело преподнося эти самые гипотезы – а в таком умении равных Максиму Соколовскому не было, – он рано или поздно заденет неизвестных пока героев своего расследования за живое, и они так или иначе дадут о себе знать. Учитывая характер расследования, способ, которым они это сделают, обещал быть не самым приятным, но к риску Максим давно привык. Конечно, освещать в глянцевых журналах скандальную жизнь столичного бомонда безопаснее. Тебя могут обругать, могут разбить камеру или попытаться съездить по физиономии; если ты в погоне за сенсацией по глупости перегнешь палку, на тебя могут подать в суд, но не более того. Господи, до чего же это пошло и скучно! Года три назад в жизни Максима был непродолжительный период, когда ему в силу некоторых причин пришлось этим заниматься, и как раз тогда у него начались серьезные проблемы с выпивкой, вызванные именно скукой и отвращением к себе и к своей работе. Потом это прошло. Теперь жизнь у Максима Соколовского была куда менее спокойная и более опасная, но он все равно не мог без содрогания вспоминать о времени, проведенном в непрерывной беготне по светским тусовкам.
Да, теперь у него была совсем другая жизнь, другая работа. Он вовсе не рисовался, не пытался произвести впечатление, когда говорил Нине о грязи, которую сильные мира сего были бы рады схоронить по темным углам и которую он выволакивает на свет божий. Он не был настолько наивным, чтобы верить, будто его работа действительно сделает мир чище; что он знал наверняка, так это то, что если не убирать, мир очень скоро захлебнется в грязи. Так это все и происходит: от неметеного пола и грязной посуды в раковине до дерьма на полу; от легкой кишечной инфекции до бубонной чумы; от единичных заказных убийств и финансовых махинаций до диктатуры и массовых репрессий, перед которыми бледнеют деяния Гитлера и Сталина…
