— И она не знает. Может, оттого она и вопила. Но мой дом построен из кирпича. Он не развалится.
— Другие развалились.
— Прежнего мужа, Калифии, брата?
— Это долгая история.
— И путь до дома ваш далек?
[101]
— Да.
— Не подражайте только этой старой чокнутой наседке: куда посадят, такие яйца и несу. Красный шарф. Красные яйца. Голубой коврик. Голубые. Фиолетовая кофта. Фиолетовые. Это я. Заметили тут клетчатую простыню?
Простыня была белая, и я сказал ему это.
— У вас плохое зрение. — Он окинул меня взглядом. — Да уж, рот у вас не закрывался. Я устал. Пока. — Он захлопнул веки.
— Сэр.
— Я занят, — пробормотал он. — Как меня зовут?
— Фейджин, Отелло, Лир, О'Кейси,
[102]
Бут,
[103]
Скрудж.
— Ага-ага. — Он захрапел.
ГЛАВА 36
Я вернулся на такси к морю, в свой домик. Мне нужно было подумать.
И тут: дверь, выходящая на океан, содрогнулась от удара, словно бы строительной бабы. Бух!
Не дожидаясь, пока дверь высадят, я подскочил к ней.
Луч света из круглого кристаллика, вставленного в незамысловатый глазок, чуть меня не ослепил.
— Привет, Эдгар Уоллес,
[104]
тупой ты сукин сын, чтоб тебя разнесло! — послышалось с улицы.
Я отпрянул, пораженный тем, что этот ни хрена не стоящий халтурщик осмелился обозвать меня Эдгаром Уоллесом!
— Привет, Фриц, — крикнул я, — сам ты тупой сукин сын, чтоб тебя разнесло! Входи!
— Угу!
Фриц Вонг затопал по ковру тяжело, словно в армейских ботинках. Скрипнув каблуками, выхватил монокль и уставил его на меня.
— Ты стареешь! — воскликнул он довольно.
— Ты тоже! — отбрил я.
— Хамишь?
— Повторяю за тобой!
— Потише, будь любезен.
— Ты первый начал, — выкрикнул я. — Сам-то слышал, как ты меня назвал?
— Микки Спиллейн
[105]
лучше?
— Катись!
— Джон Стейнбек?
[106]
— Ладно! Только не ори.
— Так пойдет? — произнес он шепотом.
— Нет, мне все еще слышно.
Фриц Вонг громко фыркнул.
— Узнаю своего милого приблудного сынка!
— Узнаю своего гулящего приблудного папашу!
Заходясь смехом, мы изобразили объятие. Фриц Вонг вытер глаза.
— Ну, с формальностями покончено, — пророкотал он. — Как ты?
— Жив. А ты?
— Разве что. Где там провиант задержался?
Я вынул принесенное Крамли пиво.
— Поросячье пойло. Вина нет? — Фриц сделал основательный глоток и сморщился. — Ну вот. — Он грузно опустился в мое единственное кресло. — Чем я могу помочь?
— С чего ты решил, что мне нужна помощь?
— А когда она тебе была не нужна? Погоди! Это пойло не по мне. — Он вышел под дождь, тут же вернулся с бутылкой «Ле Гортона» и начал ее открывать фасонистым серебряным штопором, который вытащил из кармана.
Я вынул две не новые, но чистые банки. Презрительно на них покосившись, Фриц налил вино.
— Сорок девятый! — сказал он. — Знатный год. Не слышу восторгов.
Я выпил.
— Да не залпом! — завопил Фриц. — Ради Христа, вдыхай! Впитывай аромат!
Я вдохнул. Покрутил сосуд.
— Неплохо.
— Господи Иисусе! Неплохо?
— Дай подумать.
— Черт возьми. Не думай! Пей носом! Выдыхай через уши!
Закрыв глаза, он показал, как это делается. Я повторил.
— Превосходно.
— Теперь сядь и заткнись.
— Это мое место, Фриц.
— Было твое.
Я сел на пол, прислонился спиной к стене, а Фриц встал надо мной, как Цезарь над муравейником.
— Ну, выкладывай факты.
Я подобрал факты и выложил.
Когда я закончил, Фриц неохотно наполнил мою банку.
— Ты этого не заслужил, — пробормотал он, — но обращение с марочным вином ты изобразил дурно. Заткнись. Потягивай.
— Если кому-нибудь по зубам раскусить Раттиган, — произнес он, потягивая, — то это мне. Или нужно было сказать «по силам»? Спокойно.
Он распахнул переднюю дверь: с неба лился прекрасный нескончаемый поток. — Нравится?
— Очень.
— Олух! — Фриц подкрутил монокль, чтобы оглядеть большое пространство берега.
— Дом Раттиган вон там? Отсутствует семь дней? Может, нет в живых? Властительница империи убийств — да, но сама не даст увидеть себя мертвой. Однажды она просто исчезнет, и никто не будет знать, что случилось. А теперь моя очередь выкладывать факты?
Он разлил остатки «Ле Гортона», с неприязнью к банке из-под желе и с любовью к вину.
Он свободен сейчас, сказал Фриц, не снимается. За два года ни одного фильма. Стар, говорят.
