— Политика.
— Как всегда. И где мы в таком месте отроем субъекта по имени Раттиган?
— Вот там!
Футах в восьмидесяти от нас, за обширным пространством перечных деревьев виднелся маленький, наполовину вросший в землю домик. Огонь до него не добрался, но краска была размыта и крыша потрепана дождем.
— Там должно быть тело, — сказал Крамли, направляясь туда вместе со мной.
— Тело всегда имеется, иначе зачем идти смотреть?
— Ступай проверь. Я здесь постою, позлюсь на себя за то, что мало взял выпивки.
— Детектив какой-то.
Я не спеша приблизился к домику и изо всех сил стал тянуть дверь. Наконец она взвизгнула и подалась, я испуганно отпрянул и заглянул внутрь.
— Крамли, — позвал я наконец.
— А? — Нас разделяло шестьдесят футов.
— Пойди посмотри.
— Тело? — спросил он.
— Лучше того. — У меня перехватило дыхание.
ГЛАВА 10
Мы вступили в лабиринт из газетной бумаги. Да что там лабиринт — катакомбы с узкими проходами меж штабелей старых газет: «Нью-Йорк таймс», «Чикаго трибюн», «Сиэтл ньюс», «Детройт фри пресс». Пять футов слева, шесть справа и промежуток, где маневрируешь, со страхом ожидая обвала, который раздавит тебя насмерть.
— Ни фига себе! — вырвалось у меня.
— Да уж, — проворчал Крамли. — Господи Иисусе, да тут газет, воскресных и ежедневных, наверное, тысяч десять, уложенных слоями — нижние, гляди-ка, желтые, верхние белые. А штабелей не один, не десять и не двадцать — бог мой, целая сотня!
И правда: газетные катакомбы, проглядывавшие сквозь сумерки, плавно поворачивали и исчезали из виду.
Позднее я сравнивал себя с лордом Карнарвоном, открывшим в 1922 году гробницу Тутанхамона. Все эти старинные заголовки, груды некрологов — к чему они вели? Штабеля, еще штабеля, а за ними еще. Мы с Крамли пробирались боком, едва протискивая живот и зад.
— Боже, — прошептал я, — случись настоящее землетрясение…
— Было! — Голос доносился издалека, из глубины газетного туннеля. Мумия. — Газеты тряхнуло! Еще немного, и из меня бы вышла лепешка!
— Кто там? — крикнул я. — Где вы запрятались?
— Знатный лабиринт, а? — веселилась мумия. — Моя работа. Экстренные утренние выпуски, последние вечерние, отчеты о скачках, воскресные комиксы, всего не перечислить! За сорок лет! Музейная библиотека новостей, негодных для печати. Идите дальше! Сверните налево. Я где-то здесь!
— Идите! — тяжело дыша, бросил Крамли. — Да тут негде воздуху глотнуть!
— Правильно, давайте сюда! — звал гнусавый голос. — Почти дошли. Держитесь левой руки. Не вздумайте курить! Отсюда поди выберись при пожаре — настоящая ловушка из заголовков: «Гитлер приходит к власти», «Муссолини бомбит Эфиопию», «Умер Рузвельт», «Черчилль выстраивает железный занавес» — здорово, а?
Завернув за последний угол среди высоких столбов печатной продукции, мы обнаружили в этом лесу поляну.
В дальнем ее конце виднелась походная кровать. То, что на ней лежало, можно было сравнить с длинной вяленой тушей или с встающей из земли мумией. Резкий запах бил в ноздри. Не мертвый, подумал я, и не живой.
Я медленно приблизился к койке, Крамли шел сзади. Стало понятно, что это за запах. Не мертвечины, а грязи, немытого тела.
Груда тряпья зашевелилась. Края древних одеял на ней напоминали следы прибоя на отмели. Меж сморщенных век проглядывал крохотный проблеск.
— Простите, что не встаю. — Сморщенный рот дрогнул. — У хрыча с Хай-Лоу-стрит сорок лет как не стоит. — Едва не захлебнувшись смехом, рот закашлялся. — Нет, нет, я здоров, — прошептал он. Голова упала назад. — Какого дьявола вас так долго не было?
— То есть?..
— Я вас ждал! — воскликнула мумия. — Какой сейчас год? Тридцать второй? Сорок шестой? Пятидесятый?
— Уже теплее.
— Шестидесятый. Ну что?
— В яблочко, — кивнул Крамли.
— Я не совсем спятил. — Иссохший рот старика дрогнул. — Вы принесли мне еду?
— Еду?
— Нет, нет, не может быть. Еду таскал парнишка, собачьи консервы, жестянку за жестянкой, а то бы вся эта Граб-стрит
[10]
обвалилась. Вы ведь не он… или он?
Мы обернулись и помотали головами.
— Как вам мой пентхаус? Первоначальное значение: место, где держали пентюхов, пока они окончательно рехнутся. Мы приписали ему другое значение и подняли квартплату. О чем бишь я? А, да. Как вам эти хоромы?
— Читальня Общества христианской науки,
[11]
— отозвался Крамли.
— Треклятое пристрастие, — проговорил Рамзес II. — С тысяча девятьсот двадцать пятого года. Остановиться не смог. Руки загребущие, то есть загребущие не особенно, а вот выпускать не любят. Все началось в тот день, когда я забыл выбросить утренние газеты. Дальше скопилась подборка за неделю, и пошла в рост гора макулатуры: «Трибюн», «Таймс», «Дейли ньюс». Справа от вас тридцать девятый год. Слева — сороковой. Второй штабель сзади — весь из сорок первого!
— Что бывает, если вам понадобится какой-нибудь номер, а на него навалено фута четыре?
— Стараюсь об этом не думать. Назовите дату.
— Девятое апреля тридцать седьмого года, — слетело у меня с языка.
— Какого черта? — одернул меня Крамли.
— Не трогайте парнишку, — шепнул старик под пыльным одеялом. — Джин Харлоу,
[12]
умерла в двадцать шесть лет. Уремическое отравление. Панихида завтра. Лесная Лужайка. Похороны сопровождает дуэт — Нельсон Эдди, Джанетт Макдональд.
[13]
— Бог мой! — вырвалось у меня.
— Варит котелок, а? Еще!
— Третье мая сорок второго года, — ляпнул я наобум.
