— С кем?
— С жеребцом.
Уступая, я открыл переднюю дверь. Он обошел машину и уселся рядом со мной. Я с интересом отметил, что дышит он с трудом.
Когда Джонатан уселся, совершенно проигнорировав ремень безопасности, я подумал, что его стрижка просто вопиет о проблемах переходного возраста, о его желании шокировать окружающих или хотя бы быть замеченным. Отдельные пряди были выкрашены наподобие перьев перекисью. Прямые густые космы были посередине разделены на две части, падавшие на щеки и свисавшие на глаза.
Сзади от одного уха до другого волосы были коротко обрезаны, а ниже выбриты. По-моему, выглядело это отвратительно, но мне же не пятнадцать лет.
Выделяться посредством стрижки, кроме всего прочего, стремление универсальное. Мужчины с лысиной и поросячьими хвостиками, мужчины с окладистыми бородами, женщины со строго зачесанными назад волосами — все они как бы говорят: «Это я, и я не такой». Во времена Карла I, когда нормой были длинные волосы у мужчин, мятежные сыновья стриглись и становились «круглоголовыми». Седые волосы Арчи Кирка коротко подстрижены и аккуратно уложены.
Мои собственные темные волосы начинают виться, если им удается отрасти подлиннее. Прическа так и остается самым безошибочным способом выразить себя.
И наоборот, парик может все изменить.
Я спросил у Джонатана:
— Ты что-то еще вспомнил?
— Не совсем.
— Тогда почему ты залез в багажник?
— Послушайте, дайте мне передохнуть. Что мне делать весь день в этом кладбищенском доме? От теткиных придирок с ума сойти можно, а Эстер и сам Карл Маркс придушил бы.
В этом есть определенный смысл, решил я. В задумчивости я одолел последний подъем на пути к Ламборну.
— Расскажи мне о своем дяде, Арчи Кирке, — попросил я.
— А что о нем рассказывать?
— Что знаешь. Для начала — чем он занимается?
— Он работает на правительство.
— То есть?
— Чиновник какой-то. Ужасно скучный.
Я подумал, что скучный — последнее определение, которое я применил бы к тому, что прочел во взгляде Арчи Кирка.
— Где он живет? — спросил я.
— В Шелли-Грин, в паре миль от тети Бетти. Она и по лестнице не поднимется, если он не поможет.
Добравшись до Ламборна, я свернул к ветеринарной лечебнице. Хотя я ехал медленно, ветеринары оказались еще медлительнее. Они все еще выгружали жеребца.
По выражению напряженного ожидания, застывшему на лице Джонатана, я предположил, что он впервые видит отрезанную ногу, хотя разглядеть он мог только наложенную повязку. Я сказал ему:
— Если ты сможешь полчаса подождать меня, это хорошо. Если нет дело твое. Но если ты попробуешь угнать машину, я лично прослежу, чтобы твое условное освобождение кончилось.
— Эй, может, дадите мне шанс?
— У тебя было множество шансов. Полчаса, о'кей?
Он молча и сердито посмотрел на меня. Я подошел к облаченному в белый халат Биллу Раскину, который наблюдал за прибытием пациента.
— Привет, Сид, — рассеянно сказал он, затем взял ведро, в котором лежала нога, и повел меня в маленькую лабораторию, полную микроскопов и разнообразных приспособлений для взвешивания и измерения. Развернув ногу, он установил ее в станке и осмотрел.
— Хорошая, чистая работа, — сказал он.
— Ничего хорошего в этом нет.
— Вероятно, жеребец почти ничего не почувствовал.
— Как это сделали? — спросил я.
Он подумал.
— На ноге нет другого такого места, в котором можно ампутировать копыто, не используя пилу. Сомневаюсь, что можно с такой точностью отрубить ногу одним ударом тяжелого ножа. И сделать это несколько раз, с разными животными, ведь так?
Я кивнул.
— Ну так вот, я думаю, что мы могли бы поискать хозяйственные ножницы.
— Хозяйственные ножницы? — воскликнул я. — Ты имеешь в виду что-то вроде тяжелых ножниц, которыми отрезают головы уткам и фазанам?
— Что-то в этом роде, да.
— Но такие ножницы слишком малы.
Он скривил губы.
— А как насчет ножа для потрошения? Вроде тех, которыми потрошат оленей в горах? — Господи.
— Однако тут есть следы сжатия. Судя по балансу, я бы сказал, что это тяжелые хозяйственные ножницы. А как он заставил жеребца стоять спокойно?
— На земле были кусочки конского корма.
Он угрюмо кивнул.
— Вот мерзавец.
— Согласен.
Билл пристально уставился на разрубленный конец бабки.
— Даже если я смогу пришить ногу, жеребец уже никогда не будет бегать.
— Его хозяйка это знает. Она хочет сохранить ему жизнь.
— Лучше получить страховку.
— Страховки нет. Четверть миллиона вылетает в трубу. Но ее волнуют вовсе не деньги. Она чувствует себя виноватой.
Он понял. Он часто видел такое.
— Я попробую. Не стал бы ее сильно обнадеживать.
— Ты сфотографируешь этот обрубок в таком виде?
Он посмотрел на ногу.
— А, ну да. Фотографии, рентген, пробы крови, микрохирургия и прочая роскошь. Я начну, как только на жеребца подействует анестезия. Нога находится отдельно уже слишком долго... — Он покачал головой. — Я постараюсь.
— Позвони мне на сотовый. — Я дал ему номер. — В любое время.
— До встречи, Сид. И поймай этого мерзавца.
Он торопливо ушел, забрав с собой ногу, и я вернулся к машине, где обнаружил, что Джонатан не только все еще там, но и возбужденно бегает кругом.
— Что случилось? — спросил я.
— Этот «Рейнджровер», который вез трейлер с жеребцом...
— Что с ним?
— У него красный дракон на ветровом стекле!
— Что? Но ты говорил, что голубой...
— Да, да, на аллее я видел вовсе не ветеринарный «Рейнджровер», но у него тоже была наклейка с красным драконом. Не точно такая, но определенно там был красный дракон.
Я огляделся, но трейлера уже не было.
— Они отогнали его, — сказал Джонатан, — но я видел наклейку совсем близко, и на ней была надпись.
В его голосе слышалось торжество, которое я счел оправданным.
— Ну тогда давай дальше, — сказал я. — Что за надпись?
— А вы не собираетесь сказать «хорошая работа»?
— Хорошая работа. Так какая надпись?
— "АСМ". Буквы были вырезаны в красном круге. Дырки, не напечатанные буквы.
