— Очень полезная вещь, — сказал Гордон и принялся опять заворачивать секатор. Ни Арчи, ни Пиктон, ни я ничего не сказали. Я чувствовал легкую тошноту.
Арчи молча отошел в сторону, и Гордон, не понимая ничего, положил сверток обратно в «Лендровер» и пошел за ним следом, озадаченно спрашивая:
— Арчи, в чем дело?
— Ну? — сказал мне Пиктон.
— Вот что, — сказал я, сглотнув комок. — Что, если вы заберете этот секатор? Он кажется чистым, но на лезвиях... в шарнире... Одна только капля крови... один волосок... Это ведь можно сделать?
— Так этот секатор подходит?
Я слабо кивнул.
— Мистер Кирк видел ногу жеребца, как и я. И он видел обрубок. — Я снова сглотнул. — Господи, секатор!
— Это была всего лишь лошадь, — возразил он.
— Некоторые люди любят своих лошадей не меньше, чем детей. Представьте, что кто-то отрезал ногу вашему сыну.
Он пристально посмотрел на меня. Я сказал с кривой усмешкой:
— Бетти Брэккен — пятая по счету владелица, с которой я встретился за последние три недели. Их горе доходит и до вас.
— У моего сына пропала собака. Он нас замучил... не ест как следует... — Он умолк, потом сказал:
— Вы и Арчи Кирк принимаете это слишком близко к сердцу.
— Как и вся британская общественность приняла близко к сердцу тех кавалерийских лошадей, которых покалечили террористы в Гайдпарке, — напомнил я ему.
Он был достаточно взрослым, чтобы помнить бойню, после которой возросли тиражи газет и которая принесла медали и славу героя Сефтону, чудесным образом выжившему после взрыва бомбы. Целью взрыва были безобидные лошади, которых в армии используют только для торжественных парадов.
В этот раз британская общественность будет поносить преступника, но не сможет и не захочет поверить в виновность своего кумира. Террористы да. Вандалы — да. Кумир... нет.
Мы с Пиктоном пошли следом за Арчи и Гордоном, возвращаясь к Джинни, стоявшей перед домом.
— Я не понимаю, — жалобно говорила Джинни. — Когда вы сказали, что наш «Лендровер» могли угнать и использовать для совершения преступления... о каком преступлении вы говорили?
Гордон не стал ждать, пока Пиктон объяснит.
— Это всегда бывает грабеж, — уверенно сказал он. — Куда воры гоняли машину?
Не отвечая, Норман Пиктон спросил, не имеет ли Гордон Квинт привычки оставлять ключ зажигания в «Лендровере».
— Конечно, нет, — оскорбился Гордон. — Хотя такие мелочи, как отсутствие ключа, никогда не останавливают опытных воров.
— Если вы по какой-то случайности оставили ключи в доступном месте — я уверен, что вы этого не делали, сэр, пожалуйста, не сердитесь, — но если кто-то мог найти ваши ключи и воспользоваться ими, не было ли там брелка — серебряной цепочки с серебряной подковкой?
— О, нет, — простодушно прервала его Джинни. — Это брелок Эллиса.
И подковка не серебряная, она из белого золота. Я заказала ее специально для Эллиса на прошлое Рождество.
Я отвез Арчи Кирка обратно в Ньюбери. Впереди в неприметной машине ехали четверо полицейских и лежало множество упакованных, описанных и внесенных в протокол вещей, за которые Гордону Квинту дали расписки.
Секатор в мешке. Мачете — тоже в мешке. Масляная ветошь и канистра с маслом. Конский корм. Снимки наклейки с красным драконом. Снимки отпечатков пальцев, включая один очень четкий отпечаток правой ладони с капота «Лендровера», который при первичной проверке оказался тождественен отпечатку правой ладони на банке из-под кока-колы, побывавшей в руках Джонатана.
— Нет никаких сомнений, что «Лендровер» Квинта был на дорожке у дома моей сестры, — сказал Арчи. — Несомненно, в зажигании были ключи Эллиса.
Но нет подтверждений тому, что сам Эллис был поблизости.
— Нет, — согласился я. — Никто не видел его.
— Норман попросил вас написать рапорт?
— Да.
— У него будет ваш рапорт и показания Джонатана плюс его собственные находки, чтобы предъявить это прокуратуре.
— М-м.
Помолчав, как будто подыскивая слова утешения, Арчи сказал:
— Вы творите чудеса.
— Я их ненавижу.
— Но это вас не останавливает.
Что, если он не сможет удержаться?.. Что, если я тоже не смогу?
Прощаясь со мной возле полицейского участка, Арчи сказал:
— Сид... ничего, что я вас так называю? Зовите меня Арчи... Я немного представляю, с чем вы столкнулись. Я просто хотел, чтобы вы знали.
— Я... спасибо. Если вы подождете немного, я позвоню в ветеринарную клинику и спрошу, как там жеребец.
Его лицо просветлело, но новости были умеренно радостными.
— Я сшил сухожилие, — сообщил Билл. — Я пересадил пару кровеносных сосудов, так что кровоснабжение там достаточное. С нервами всегда трудно. Я сделал лучшую работу в жизни, и, если не попадет инфекция, нога технически восстановлена. Вся она сейчас в гипсе. Жеребец в полубесчувственном состоянии. Мы держим его на растяжках. Но ты же знаешь, как это все непредсказуемо. Лошади не выздоравливают так же легко, как люди. О скачках не может быть и речи, конечно, но племенная работа... Я так понимаю, что у него в родословной чемпионы. Мое мнение — абсолютно никаких обещаний.
— Ты гений, — сказал я.
— Хорошо, когда тебя ценят, — усмехнулся он.
— В клинику придет полицейский, взять образцы его крови и шерсти.
— Отлично. Поймайте того гада, — сказал он.
Волей-неволей в Лондон я ехал не торопясь из-за множества машин. Когда я добрался до паба, я опоздал на полчаса, и Кевина Миллса там не было.
Не было видно ни лысины, ни брюшка, ни усов в пивной пене, ни циничной вселенской скуки.
Без сожалений я подошел к бару, взял Себе виски и влил в него достаточно лондонской водопроводной воды, чтобы разбавить.
Я хотел только выпить свое слабое успокоительное, добраться до дому, найти там что-нибудь поесть и лечь спать. Прежде всего спать, подумал я, зевая. Женский голос разрушил все мои планы.
— Вы — Сид Холли? — спросил этот голос. Я расслабленно повернулся.
У нее были блестящие черные волосы до плеч, яркие голубые глаза и темно-красная помада на четко очерченных губах. Безукоризненная от природы кожа была матово-фарфоровой. Черные брови и ресницы придавали ее лицу решительное выражение, которое усиливалось манерами. В июне месяце она была одета в черное. Я решил, что определить ее возраст невозможно, судя по лицу — плюс-минус десять лет, но ухоженные руки с маникюром свидетельствовали, что ей не больше тридцати.
— Я работаю в «Памп», — сказала она. — Моего коллегу Кевина Миллса вызвали на изнасилование.
