— Я беру дорого, — сказал я.
— Аванс и дополнительное вознаграждение, — пообещал он.
— Кто платит? — Все будет идти через меня.
— И подразумевается, — сказал я, — что если будут результаты, то они ваши. А предъявлять иск или нет — это тоже будет ваше дело.
Он кивнул.
— Если вы желаете знать, — сказал я, — когда дело дошло до Эллиса Квинта, я вернул своему клиенту деньги, чтобы остановить его самому. Клиент поначалу не поверил, что это сделал Эллис. Я сделал свой выбор. Должен сказать, что вам придется пойти на этот риск.
Он наклонился вперед и протянул свою толстую руку.
— Пожмем друг другу руки, — сказал он и схватил мою с такой силой, что я зашипел от боли. — В чем дело? — спросил он.
— Ни в чем.
Незачем ему знать слишком много, подумают я. Мое доброе имя было превращено в лохмотья, сломанная кость болела, а в перспективе меня ждало препарирование адвокатами Эллиса. Они мной займутся, точно так же, как Джонатаном, моим приятелем с разноцветными волосами.
— Мистер Татум, — начал я.
— Дэвис. Мое имя Дэвис.
— Вы дадите мне гарантию, что не будете рассказывать об этом деле в Жокейском и прочих клубах?
— Гарантию?
— Да.
— Но я же говорил вам... это к вашей чести.
— Это личное дело. Я не люблю шумихи.
Он задумчиво посмотрел на меня.
— Я даю вам гарантию.
Я хотел верить ему, но... Он был уж слишком клубный человек, завсегдатай комнат с темными панелями, полных давно подорванных репутаций и смачно повторяемых тайн: «Только тебе по секрету, старина».
— Сид.
— Да?
— Что бы ни писали газеты, те, к чьему мнению реально прислушиваются, уважают вас.
— И кто же это?
— В клубах легко распространяются слухи, но в наши дни власть имущие там не лгут.
— Власть имущие блуждают кругом, как северный магнитный полюс.
— Кто это сказал?
— Я.
— Нет, я имею в виду, вы это придумали?
— Понятия не имею.
— Власть в наши дни раздроблена, — сказал он.
Я добавил:
— И где есть власть, там необязательно появляться.
Он просиял, как будто сам это придумал. Тут у меня над ухом зашуршала одежда и донесся цветочный аромат, молодая женщина придвинула к нашему столику кресло и с торжествующим видом уселась.
— Вот так так, — сказала она. — Мистер Дэвис Татум и Сид Холли!
Какой сюрприз!
Я повернулся к озадаченному Татуму и сказал:
— Это мисс Индия Кэткарт, которая пишет для «Памп». Если вы ничего не скажете, то прочитаете, что говорили то, чего никогда не думали, а если что-то скажете, то пожалеете об этом.
— Сид, — насмешливо-печально сказала она, — вы не можете не грубить?
Татум возмущенно открыл рот, и я, опасаясь, что он бросится меня защищать, покачал головой. Он посмотрел на меня, затем спросил самым беспристрастным адвокатским тоном:
— Мисс Кэткарт, почему вы приехали сюда?
— Как почему? Чтобы встретиться с вами, конечно.
— Но почему?
Она перевела взгляд с него на меня и обратно. Выглядела она точно так, как я помнил, — безупречная фарфоровая кожа, голубые глаза, четко очерченные губы, черные блестящие волосы. Она была одета в коричневое и красное с янтарными бусами.
— Разве это прилично, когда члена коллегии государственной прокуратуры видят беседующим со свидетелем?
— Нет, — сказал Татум и спросил у меня:
— Вы говорили ей, что мы встречаемся здесь?
— Нет, конечно.
— Но тогда каким образом вы, мисс Кэткарт, оказались здесь?
— Я же вам сказала. Ради репортажа.
— В «Памп» знают, что я здесь? — спросил я.
С тенью недовольства она ответила:
— Я не ребенок. Я действую сама по себе, знаете ли. И как бы там ни было, меня послала газета.
— Это в «Памп» вам сказали, что мы здесь? — спросил Татум.
— Мой редактор сказал мне пойти и посмотреть. И он был прав!
— Сид? — Татум поднял брови.
— Ага, это интересно.
— Кевин говорит, что вы ходили в школу в Ливерпуле, — сказала мне Индия.
Озадаченный Татум спросил:
— Что вы сказали?
— Сид не сказал мне, где он учился, так я это выяснила, — объяснила она и посмотрела на меня обвиняюще. — Вы говорите не как ливерпулец.
— Правда?
— У вас скорее итонское произношение. Откуда?
— Я способный подражатель, — ответил я. Если бы она и в самом деле захотела, она могла выяснить также, что от шестнадцати до двадцати одного года меня почти что усыновил один ньюмаркетский тренер (он-то в Итоне был), который сделал из меня хорошего жокея, своим примером исправил мне речь и научил, как жить, как вести себя и как распоряжаться деньгами, которые я заработал. Он уже тогда был стар и давно умер. Я часто думал о нем. Он все еще открывал передо мной двери.
— Кевин сказал мне, что вы были уличным ребенком, — продолжила Индия.
— Уличный — это положение, а не место.
— А мы колючие, правда?
Черт, подумал я. Я не позволю ей подстрекать себя. Я улыбнулся, что ей не понравилось.
Татум, неодобрительно прислушивающийся к этому разговору, спросил:
— Кто такой этот Кевин?
— Он работает в «Памп», — сказал я ему.
— Кевин Миллс — ведущий репортер «Памп», — заявила Индия. — Он помог Холли и получил по зубам.
— Это больно, — сухо прокомментировал Татум.
— Такой разговор ни к чему не приведет, — сказал я. — Индия, мистер Татум не выступает обвинителем ни по одному процессу, в котором я свидетель, и мы можем говорить обо всем, о чем нам угодно, включая гольф, о котором мы говорили до вашего прихода.
— Вы не можете играть в гольф одной рукой.
Смутился Татум, не я. Я сказал:
— Смотреть гольф по телевизору можно без рук, ног и ушей. Откуда ваш редактор взял, что нас можно найти здесь?
— Он не сказал. Это не имеет значения.
— Как раз в этом вся суть дела, — возразил Татум.
— Это интересно, — сказал я, — потому что все началось с «Памп», которая подняла шум о покалеченных пони в Кенте. Поэтому я и связался с Кевином Миллсом. Мы установили «горячую линию» под девизом из серии «Спасем Asarum europaeum».
