Что вы собираетесь с ней делать и опровергли ли вы алиби Квинта?
— Вы великолепны, — сказал я. — Где мы можем встретиться? Нет, я не опроверг алиби.
— Попробуйте еще раз.
— Я всего лишь любитель.
— Ага, ага. Приезжайте к пяти часам на озеро. Я заеду за лодкой, чтобы забрать ее на зиму. О'кей?
— Я приеду.
— Увидимся.
Я позвонил в больницу в Кентербери. Дежурная медсестра сказала мне, что Рэчел «спокойно отдыхает».
— Что это значит?
— Ей не хуже, чем вчера, мистер Холли. Когда вы сможете приехать?
— Скоро.
— Хорошо.
Вторую половину дня я потратил на то, чтобы сменить свой старый аналоговый сотовый телефон на более защищенный цифровой, который поставит в тупик даже парней из Темз-Вэлли, не говоря уже о «Памп».
Из дому я позвонил мисс Ричардсон в Нортгемптоншир, и она заявила, что я не должен больше звонить ей.
Джинни и Гордон Квинт — ее близкие друзья, и совершенно немыслимо, чтобы Эллис мог изуродовать лошадь, и с моей стороны было непристойно и отвратительно даже думать об этом. Джинни ей все рассказала. Джинни была очень подавлена. То, что она покончила с собой, — целиком моя вина.
Однако я добился кое-каких ответов на два своих вопроса.
— Ваш ветеринар сказал, сколько, по его мнению, прошло времени после того, как жеребцу отрубили ногу, до семи часов, когда его обнаружили?
— Нет.
— Не скажете ли вы мне его имя и телефон?
— Нет.
Поскольку я годами собирал справочники местных телефонов, это было не так уж трудно — просмотреть нортгемптонширские «желтые страницы», найти ветеринара мисс Ричардсон и поговорить с ним. Он будет рад помочь, сказал он. Все, что он может с уверенностью сказать, — ни обрубок, ни нога не кровоточили. Мисс Ричардсон сама настояла, чтобы он избавил жеребца от страданий немедленно, и, поскольку это совпадало с его собственным мнением, он так и сделал.
Он не смог назвать полиции время нападения — скорее раньше, чем позже. Рана была чистой — один удар. Ветеринар удивился, что годовалый жеребенок мог спокойно стоять достаточно долго, чтобы к ноге приложили секатор.
Да, он подтвердил, что у жеребенка были легкие подковы и что да, вокруг были рассыпаны кусочки корма, но мисс Ричардсон часто дает лошадям корм в дополнение к траве. Он был рад помочь, но не помог. После этого мне пришлось решать, как добираться до озера, поскольку такое обычное дело, как управление машиной, сделалось трудной задачей. У моего «Мерседеса» была такая система, что я мог управиться одной рукой. Для пробы я согнул правую руку и сжал кулак. Больно. С раздражением я принял ибупрофен и поехал на озеро, желая, чтобы рядом был Чико.
Норман поднимал свою лодку в трейлер у самого края воды. Он заметил мое медленное приближение и замер.
— Что болит? — спросил он.
— Самолюбие.
Он засмеялся.
— Помогите мне с лодкой, а? Толкните, когда я подниму ее.
Я посмотрел, что нужно делать, и сказал, что не смогу.
— Да просто подтолкните одной рукой.
Я без эмоций рассказал ему, что Гордон Квинт целился мне в голову, но ущерб нанес хоть и меньший, но вызывающий затруднения.
— Говорю вам на случай, если он попробует сделать это еще раз и будет удачливей. Он слегка повредился рассудком из-за Джинни.
Норман, как и следовало ожидать, посоветовал подать официальную жалобу.
— Нет, — сказал я.
Он пожал плечами и пошел звать приятеля, чтобы тот помог ему с лодкой, а потом занялся ее размещением.
— Когда у вас впервые возникло чувство, что за сценой появились какие-то влиятельные фигуры? — спросил я.
— Впервые? — Он задумался, не прекращая работы. — Несколько месяцев назад. Я обсуждал это с Арчи. Я предполагал, что занимаюсь обыкновенным делом, даже хотя слава Эллиса Квинта и привлекла к нему прессу, однако старший офицер склонял меня бросить его. Когда я показал ему, насколько веские там свидетельства, он сообщил, что главный констебль не будет счастлив и причина этому всегда одна и та же — политическое давление сверху.
— Какого рода эта политика?
Норман пожал плечами.
— Не то чтобы в этом были замешаны политические партии. Лобби.
Где-то заключается сделка, а в результате — «спустите на тормозах дело Квинта, и вам будет то-то и то-то!»
— Но не прямо наличными?
— Сид!
— Ладно, извините.
— Очень на это надеюсь. — Он в два слоя завернул снятый мотор. — Я не прошу наличные за кусок тряпки из Нортгемптоншира.
— Я преклоняюсь перед вами.
Он усмехнулся.
— Это событие.
Он залез в свою лодку и стал укреплять разные штуки, чтобы дорожная тряска не повредила их.
— Никто не поддался давлению полностью, — сказал он. — Дело против Эллиса Квинта не бросили. Правда, оно в плачевном состоянии. Вы сами были безжалостно дискредитированы до такой степени, что стали почти помехой обвинению, и, хотя это крайне нечестно, это факт.
— Угу.
В сущности, подумал я, Дэвис Татум уполномочил меня найти, кто же затеял кампанию против меня. Я не в первый раз сталкивался с действиями, направленными на то, чтобы заставить меня бросить дело, но впервые мне платили, чтобы я спасал себя. В данных обстоятельствах спасти себя означало нанести поражение Эллису Квинту — так что в первую очередь мне платили именно за это. А за что же еще?
Норман подогнал свою машину к трейлеру с лодкой и сцепил их. Потом он через открытое окно перегнулся внутрь кабины, открыл отделение для перчаток и вытащил оттуда пластиковый пакет, который отдал мне.
— Эта тряпка, — бодро заявил он, — будет стоить вам шести поклонов каждое утро на протяжении недели.
Я с благодарностью взял пакет. Внутри был кусок грязной ткани примерно трех дюймов в ширину, свернутый в несколько раз.
— Она примерно метр в длину, — сказал Норман. — Это все, что мне дали. Мне пришлось за нее расписаться.
— Хорошо.
— Что вы собираетесь с ней делать?
— Для начала постирать.
Норман с сомнением заметил:
— На ней какой-то узор, но на всем куске ни единой метки. Невозможно определить, откуда она. Ни названия садового центра, ничего.
— Я не питаю особых надежд, — сказал я, — но, откровенно говоря, сейчас надо хвататься за соломинку.
Норман стоял, расставив ноги и уперев руки в бока. Он выглядел как столп правосудия, но сейчас в нем чувствовалась нерешительность.
