— Я как раз поворачивался. Мне повезло.
— Можете считать и так, — сухо сказал он. — Полагаю, вы знаете, что у вас был еще и полузаживший перелом правого предплечья? И сильная травма кисти?
Я кивнул.
— И мы наложили вам швы на лице.
— Отлично.
— Я видел вас на скачках, — сказал он. — Я знаю, как быстро выздоравливают жокеи. Не сомневаюсь, что бывшие жокеи — тоже. Вы сможете выписаться, как только почувствуете себя готовым к этому.
Я сердечно поблагодарил его, он устало улыбнулся и ушел.
Я точно мог шевелить пальцами правой руки, хотя и едва заметно. Ночью был момент совершенного малодушия, когда я постепенно отходил от анестезии и не мог почувствовать руку ниже плеча. Я не собирался признаваться в этом или вспоминать унизительный страх, с которым я заставил себя посмотреть. И увидел не пустоту, а длинную белую повязку, из-под которой торчали кончики пальцев. Но даже так они казались не принадлежащими мне. Я долго пытался преодолеть паралич и, когда наконец вернулась боль, испытал неимоверное облегчение — только совершенно здоровые нервы могут передавать такие ощущения. У меня было плечо... и рука... и жизнь.
По сравнению с этим все остальное не имело значения.
Во второй половине дня Арчи Кирк и Норман Пиктон прорвались мимо таблички «Посещения запрещены» на двери моей палаты и принесли хорошую новость и плохую.
— Полиция Фродшема нашла вашу машину, — сказал Норман. — Но боюсь, ее раздели. Сняли колеса.
— А содержимое? — спросил я.
— Ничего не осталось.
— Двигатель?
— Большая его часть. Аккумуляторов, конечно, нет. Все, что можно было свинтить, свинтили.
Бедная старая машина. К счастью, она была застрахована.
— Чарльз шлет вам привет, — сказал Арчи.
— Поблагодарите его.
— Он сказал, что вы выглядели так, как будто ничего особенного не случилось. Я ему не поверил. Вы почему не лежите?
— Сидеть гораздо удобней.
Арчи нахмурился. Я мягко добавил:
— Где-то под лопаткой у меня ожог от пули.
Они оба посмотрели на высокую стойку возле моей кровати и трубку, спускающуюся от емкости на ее вершине к моему локтю. Я и это им объяснил:
— Это «обезболивание по требованию». Если мне делается больно, я нажимаю на кнопку, и все проходит.
Арчи взял экземпляр «Памп».
— Внезапно вы стали святым Сидом, который не сделал ничего плохого, — прокомментировал он.
— Адвокаты Эллиса от этого будут рыдать, — сказал я.
— Но вы же не думаете, что адвокаты Эллиса способствовали кампании против вас? — с сомнением спросил Арчи.
— Потому что они такие нравственные люди?
— Да.
Я пожал плечами.
— Есть новости об Эллисе? — спросил я. — Или о Гордоне?
— Гордон Квинт, — полицейским голосом сказал Норман, — еще час назад лежал без сознания с повреждением черепа. Ему делают операцию, чтобы снизить внутричерепное давление. Никто не берется предсказать, когда он придет в себя и в каком будет состоянии, но, как только он сможет понять суть дела, ему предъявят официальное обвинение в покушении на убийство. Как вам известно, тому было множество свидетелей.
— А Эллис?
— Никто не знает, где он, — сказал Арчи.
— Ему очень трудно остаться незамеченным, — сказал я.
Норман кивнул.
— Его может кто-то укрывать. Но мы его найдем, не беспокойтесь.
— А что было сегодня утром в суде?
— Слушание отложено. Поручительство за Эллиса Квинта аннулировано, поскольку он не явился, и, кроме того, он будет обвинен в нанесении тяжких телесных повреждений своему отцу. Выписан ордер на его арест.
— Он хотел удержать отца от убийства, — сказал я. — Он не мог намеренно тяжело ранить его.
— Запутанное дело, — согласился Арчи.
— А Джонатан — он ездил в Шропшир? — спросил я. Они оба выглядели подавленными. — Так он не ездил?
— Да нет, ездил, — тяжело промолвил Норман. — И он отыскал парковщика.
— Молодец, — сказал я.
— Не такой уж и молодец. — Арчи, как и подобает государственному служащему, принес портфель, из которого и извлек бумагу.
Я прижал ее своей все еще не починенной левой рукой и пробежал содержание.
Парковщик подписал заявление о том, что Эллис Квинт обедал со своими коллегами с телевидения и привез некоторых из них с собой на танцы примерно в одиннадцать тридцать. Парковщик его запомнил — конечно же — не только из-за того, кто он такой (там была толпа других известных людей, начиная с членов королевской фамилии), но главным образом потому, что Эллис дал ему чаевые и предложил свой автограф. Он знал, что это было до полуночи, потому что они кончали работу ровно в двенадцать. Тех, кто приезжал позже, обслуживал только один парковщик — друг того, обязанности которого закончились.
Коллеги с телевидения! Черт побери, подумал я. Я не проверил это у герцогини.
— Это непробиваемое алиби, — мрачно заметил Норман. — Он был в Шропшире, когда напали на жеребенка.
— Угу.
— Но вы не кажетесь разочарованным, Сид, — озадаченно сказал Арчи.
— Нет.
— Но почему?
— Я думаю, что вы должны позвонить Дэвису Татуму. Он сейчас у себя в офисе?
— Может быть. А зачем он вам нужен?
— Я хочу удостовериться, что прокурор не отказался от обвинения.
— Вы сказали ему это в субботу.
Он надо мной смеется, подумал я.
— Это не бред после ранения, Арчи, если вы об этом подумали. С субботы я кое-что выяснил, и дела обстоят не так, как кажется.
— Какие дела?
— Например, алиби Эллиса.
— Но, Сид...
— Послушайте, — сказал я. — Это все не так легко сказать, поэтому не смотрите на меня, смотрите на свои руки или еще куда-нибудь. — Они и бровью не повели, так что взгляд отвел я. — Я должен объяснить вам, что я не тот, каким кажусь. Когда люди смотрят на меня, они видят в большинстве своем безобидного человека, который кажется моложе, чем есть, не представляющего никакой угрозы. Неприметного. Я не жалуюсь на это. На самом деле я выбрал этот облик, потому что благодаря ему люди говорят со мной, а это необходимо в моей работе. Они склонны думать, что со мной уютно, как мне сказала ваша сестра Бетти. Оуэн Йоркшир считает меня ничтожеством. Он так сказал. Вот только... На самом деле я не таков.
— Ничтожество! — воскликнул Арчи.
— Я могу так выглядеть, вот в чем дело. Но Эллис знает меня лучше.
