Холодное отношение ко мне сделалось особенно очевидным по сравнению с теплотой и участием, проявленными им к Марине.
– Моя дорогая, – ласково произнес он. – Какая роковая неудача!
«Дженни не придет в восторг от его внимания», – решил я и не ошибся. Она окинула мужа злобным взглядом.
Они постоянно приезжали в Эйнсфорд к ланчу, но Чарлз почему-то не вспомнил об этом. А миссис Кросс опередила хозяина дома и накрыла стол для пятерых. Я очутился рядом с Дженни и напротив Энтони.
Мы обменивались банальными, незапоминающимися репликами. Напряжение не спадало. Об истинных чувствах старались умалчивать, однако они проявлялись. Лишь Марина никак не была причастна к прошлому этой семьи.
Нетрудно догадаться, что в подобной ситуации ей начали задавать вопросы. Тоже вполне понятные и предсказуемые: «Где вы живете? Что делаете? Есть ли у вас братья и сестры?» И так далее. А я желал бы спросить Дженни и Энтони о более интересных вещах: «Сколько стоит ваш дом? Много ли вы зарабатываете? Довольны ли вы своей сексуальной жизнью?»
– Где вы учились? – полюбопытствовал Энтони у Марины.
– Я окончила школу в Харлингене, в Нидерландах. Это мой родной город в провинции Фрайслан, на севере, недалеко от моря. Затем поступила в университет в Амстердаме. А докторскую степень получила в Кембридже.
Услышав ее рассказ, Дженни смолкла.
– А вы? – в свою очередь осведомилась Марина. Весьма дипломатично.
– Я учился в Харроу и Оксфорде, – ответил Энтони. Фраза словно слетела у него с языка. Как часто повторяемый куплет.
– В Харроу? – переспросила Марина.
– Да, в школе Харроу. Это закрытый интернат на северо-западе Лондона. Я начал учиться там в тринадцать лет.
– Уехать из дома совсем мальчишкой, – пожалела его Марина.
– Нет, что вы, – возразил он. – Я поступил в школу-интернат, когда мне было восемь лет.
– И ваша мама не проклинала эти школы из-за разлуки с сыном?
– Вряд ли. Я так не думаю. – Он помедлил. – По-моему, она была слишком занята благотворительностью и поездками на отдых в Вест-Индию. Помню, что в школе я всегда чувствовал себя счастливее, чем дома.
Как грустно.
– Харроу, – повторил я. – Мне известен еще один человек, учившийся в Харроу. Но он моложе и поступил туда уже после вас.
Энтони воспринял мою реплику с обидой.
– Я сохранил контакт со старой школой, – заявил он. – Как его зовут?
– Джордж Логис, – сообщил я. – Но, когда он был в Харроу, его называли Кларенсом Логистейном.
Энтони ненадолго задумался.
– Простите, – откликнулся он. – Оба имени мне ничего не говорят.
– У кого бы я мог получить список учеников того периода? – стал допытываться я.
– Ты опять занимаешься своими дурацкими расследованиями? – Дженни скорчила презрительную гримасу.
– Хватит, хватит, Дженни, – одернул ее отец. – Ты же знаешь, что Сид с ними отлично справляется и в мире скачек его все уважают.
Дженни промолчала, но по выражению ее лица было видно, что уважение в мире скачек для нее немного значит. Я не сомневался, что она прочла хотя бы одну статью о Хью Уокере и о том, как я обнаружил его труп в Челтенхеме. Но в равной мере был уверен – она не скажет об этом ни слова, опасаясь иронии Энтони или недоуменных вопросов Чарлза. Они вполне могли расценить ее реплики как свидетельство неугасшего интереса ко мне и моему способу зарабатывать на жизнь.
– Пообщайтесь с членами ассоциации бывших учеников. Их легко можно найти, – посоветовал Энтони, мысленно вернув нас в Харроу. – В школе есть секретарь-резидент. Фрэнк Сноу. Он заведующий пансионом в отставке и знает о Харроу абсолютно все. У него – громадный архив со списками и фотографиями.
– Спасибо, – поблагодарил я Энтони. – Я ему позвоню.
Внезапно он рассердился на себя и помрачнел. Конечно, ему было досадно, что он сделал шаг к сотрудничеству с врагом.
После супа, ростбифа и яблочной шарлотки ланч наконец завершился. Дженни наблюдала за мной и заметила, что миссис Кросс нарезала ростбиф мелкими кусочками, чтобы я смог съесть его в один присест. Она обратила внимание и на поданный мне маленький пудинг по-йоркширски. Но вновь не проронила ни звука, лишь закатила глаза и улыбнулась. Скорее раздраженно, чем доброжелательно и с юмором.
Мои травмы стали одним из главных факторов нашего семейного разлада. Нашей утраченной любви.
Жокеи стипль-чеза не обходятся без травм. Это тяжелое, но неизбежное последствие их работы. Лошади падают на скачках. Иногда они падают потому, что слишком опасно приближаются к барьеру, а порой оттого, что находятся от него слишком далеко. В иных случаях они перескакивают через других упавших лошадей, уже распластавшихся на земле, а часто просто оступаются, опускаясь после прыжка. Причины могут быть разными, но исход почти одинаков. Полтонны конской плоти, преодолевающей тридцать миль в час, обрушиваются на землю, и жокея «сносит с этого корабля». Как правило, наездник покрывает полмили за минуту, не переставая жевать травинку. Эта привычка неотделима от профессионального риска, от жажды победы. Неотделимы от них и синяки, сломанные кости, вывихнутые ключицы или сотрясение мозга.
Какое-то время Дженни крепилась, но вскоре поняла, как чужд ей мир скачек с его суровыми правилами. Ведь жокеи не способны жить без ограничений – бесконечных тренировок и диеты, необходимой для сохранения их небольшого веса. Они научились мобилизовывать свои силы, когда события начинали развиваться не по плану. Глядя в прошлое, я смело могу утверждать, что травмы всегда были катализаторами наших ссор.
Как и предполагалось, Марина и я покинули Эйнсфорд сразу после ланча.
Дженни подошла к моей машине, когда я укладывал в нее последние оставшиеся вещи.
– Как же мы до этого докатились? – задала она риторический вопрос.
– До чего? – переспросил я, хотя понял, что она имела в виду.
– До обид и уколов при каждой встрече. И до подсчета наших ошибок.
– Да, так больше нельзя, – согласился я. – Ты счастлива?
Она замялась.
– В общем, да. А ты?
– Да, – ответил я. – Очень.
– Хорошо. Я рада. Жизнь с Энтони куда более предсказуема, чем с тобой.
– И не столь тревожна?
– Да, и это тоже. Если ты называешь ночи, проведенные в больницах, всего лишь тревожными.
Мы рассмеялись. Одновременно. Такого не было уже долгие годы.
Марина, Чарлз и Энтони спустились к нам по ступенькам особняка.
– Береги себя, – проговорила Дженни. И похлопала меня по руке. По правой, настоящей.
– И ты тоже береги себя. – Я поцеловал ее в щеку, и на мгновение в ее глазах выступили слезы.
