Я опять отправил компьютер Джульет в долгую спячку. Потом широко распахнул входную дверь и быстро оглядел дорогу. Почтальон был в добрых сотнях ярдов от дома, удаляясь от него с каждым шагом. Больше я никого вокруг не заметил, запер дверь и уверенно направился к своей машине, припаркованной на кромке травы в пятидесяти ярдах от поселка и не видной из окон коттеджа Джульет. Забрался в нее и опустился на водительское сиденье. Моя рука дрожала. Наверное, я уже слишком стар для приключений в духе «плаща и шпаги».
В который раз проверил свою фотокамеру и пластиковый пакет с волосами, убедившись, что они на месте. С облегчением вздохнул и поехал в Лондон.
Ко времени возвращения я почувствовал усталость. В шесть утра путешествие от моей квартиры до Ламбурна заняло около часа, зато обратный путь оказался настоящим кошмаром. Три часа с постоянными заторами и очередными стартами по забитым пробками центральным дорогам, ведущим в Лондон. Шоссе М4 еще до Слоуфа сделалось сплошной толчеей.
Дома я снял «костюм для обыска» – черные джинсы, темный свитер и кроссовки, переодевшись в серые брюки, рубашку с голубым воротничком и черные кожаные ботинки со скользкими подошвами. Вставил в искусственную руку только что заряженную батарейку и выпил чашку черного кофе, чтобы перезарядиться самому.
Мне позвонила Марина и принялась умолять:
– Пожалуйста, приезжай поскорее и возьми меня отсюда. Я больше не выдержу эти бесконечные дневные телепередачи.
– Я буду у тебя чуть попозже и привезу что-нибудь почитать.
– Но я хочу вернуться домой.
– Нет, тебе нужно отлежаться в постели и как следует отдохнуть. Мне об этом сказали врачи.
«Как странно, – подумал я. – Всю свою жокейскую жизнь именно я старался пропускать мимо ушей советы врачей с их благими намерениями, а Дженни прислушивалась к ним и рассуждала в стиле моей последней фразы. Это меня застали крутящим педали велосипеда после того, как хирург, удаливший мне селезенку, приказал лежать в постели и не вставать. И это я однажды попытался срезать кухонным ножом гипс, наложенный на сместившиеся в результате падения кости лодыжки».
Я не без труда уговорил Марину остаться в больнице на день-другой и обещал выяснить, что тогда можно будет сделать.
В час ланча я сел в метро и добрался до Линкольн'с Инн Филдс со своим драгоценным пакетом, собираясь отдать его Рози. Но предварительно позвонил ей домой и попросил приехать на работу в субботний полдень. Она охотно согласилась уделить время анализу найденных волос.
Когда Рози поднялась к себе в лабораторию, я отнес камеру в фотомастерскую на углу Кингсуэй. Там имелся один из аппаратов, способных за считаные минуты превращать отснятую пленку в яркие, четко отпечатанные снимки. Я заказал по два экземпляра всех кадров, хранившихся в памяти моей камеры. Среди них были снимки полицейского обыска дома Билла Бартона после его ареста и фотографии кабинета, заснятые через окно в день его смерти. Множество снимков лица Марины со швами над бровью и на губе, шесть фотографий гардероба Джульет, до отказа набитого дизайнерской одеждой, и, наконец, самый свежий снимок расчески с волосами на зубцах.
Я вернулся в институт, поднялся наверх, но Рози нигде не было видно. Так что я сел в приемной, где с меня не сводил глаз бдительный институтский охранник, и начал читать брошюры, призывавшие жертвовать средства на исследования рака. В них подробно разъяснялась особая важность диагноза ранних стадий раковых заболеваний. До появления Рози я успел не только бросить всю завалявшуюся в карманах наличность в прорезь жестяного ящика для сбора пожертвований, но и стал осторожно ощупывать свое тело. Вдруг на нем в интимных местах обнаружатся подозрительные бугорки и шишки?
Рози спустилась в лифте, выбежала в холл и воскликнула:
– Джекпот! Мы сорвали двойной куш! Она чуть ли не подпрыгивала от волнения.
– В сущности, это двойной джекпот.
– Почему двойной? – спросил я.
– Я отдельно протестировала каждый волосок в этом пакете, – сообщила она. – И они принадлежат двум разным людям. Большинство из них – волосы женщины, облизавшей прошлым вечером краешек конверта.
– А другие? – не вытерпел я.
– А другие – волосы мужчины, напавшего на Марину на той неделе.
Глава 18
– Ты ублюдок, – заявил Крис Бишер. – И решил использовать меня втемную.
Он был прав в обоих случаях.
Я позвонил ему днем в субботу, продолжая наблюдать по телевизору за скачками в Кемптоне.
– Тебе незачем было так торопиться, – заметил я.
– Зря мы во все это ввязались. Я сейчас жалею. В конце концов, не такая уж это сенсация, верно?
– Откуда ты знаешь? – насторожился я.
– Следствие буксует, как же мне не догадаться? – Он и впрямь был неглупый малый. – Чертова полиция не реагирует. Проклятый болтун Падди О'Фитч. Зачем я только его послушал?
– Я могу с тобой повидаться? – поинтересовался я.
– Что тебе от меня надо и о чем еще я должен написать, ублюдок?
– Можешь писать все, что угодно, – ответил я. – Однако я приготовил для тебя настоящую сенсацию.
Я презирал тайные сговоры, но Крис лучше, чем кто-либо, подходил для задуманной мною операции.
– И она на должном уровне? – недоверчиво спросил он.
– На должном, – успокоил его я. – Но мне может понадобиться твоя помощь.
– О'кей. Давай выкладывай.
– Это не телефонный разговор. Тебе придется потерпеть до завтра.
– А вдруг ты ее кому-то продашь и статью напечатают в другой чертовой газете?
– Расслабься и отдохни, – посоветовал я. – Это будет твоя эксклюзивная информация. Но всему свое время.
– Я по субботам не работаю, – заупрямился он.
– Лжешь, – засмеялся я.
В конце концов мы согласились встретиться в винном баре на Эбури-стрит завтра, в семь часов вечера. Мне нужно было продумать ряд деталей предстоящего разговора, и к тому же я хотел высвободить день, чтобы привезти Марину домой.
Я подъехал к больнице Сент-Томас около четырех часов. И почувствовал, что настроение у Марины далеко не идиллическое. Подошел к окну палаты и поглядел на Темзу.
– Во всяком случае, здесь у тебя хороший вид из окон, – заметил я, постаравшись разрядить обстановку.
– Но я ничего не могу разглядеть, – возразила Марина. – Кровать слишком низкая, и мне видно только небо. Сестры не разрешают мне вставать. Даже ходить в туалет. Я пользуюсь уткой. Это отвратительно.
– Успокойся, моя дорогая, – ласково произнес я. – Нельзя повышать кровяное давление просто потому, что тебе не по душе больничные порядки. Пусть артерия на твоей ноге окончательно заживет.
