— Я не заслуживаю доверия, — сказал я. Она рассмеялась, и минута прошла, но признание было совершенно ясно сделано и в известном смысле принято. Я остался рядом с ней, и между нами не возникло неловкости, скорее возросла теплота. И во взаимном согласии мы решили остаться на первый заезд у паддока, а не карабкаться вверх по лестницам, чтобы, добравшись до ложи, обнаружить, что лошади пришли к финишу.
Проводив взглядом спины жокеев, легким галопом направивших своих лошадей к месту старта, я сказал, будто продолжая разговор:
— Кто такой Дисдэйл Смит?
— Ох... — Мой вопрос ее позабавил. — Он имеет какое-то отношение к автомобильной промышленности. Любит пустить пыль в глаза, вы сами видели, но не думаю, что дела его так хороши, как он прикидывается. Во всяком случае, Гордону он сказал, что подыскивает кого-нибудь, с кем можно разделить расходы на эту ложу, и спросил, не хочет ли Гордон снять сегодня половину.
Он точно так же сдает половину и в другие дни. Не думаю, что он имеет право так делать, пожалуй, об этом лучше никому не говорить.
— Хорошо.
— Беттина — его третья жена, — сказала Джудит. — Она манекенщица.
— Очень мила.
— И далеко не так глупа, как выглядит.
Я услышал сухость в ее голосе и сообразил, что мои слова прозвучали снисходительно.
— Понимаете, — великодушно сказала Джудит, — его вторая жена была прекраснейшим из земных созданий, но в ее голове две мысли одновременно не умещались. Даже Дисдэйла утомляла совершенная пустота в сияющих фиалковых глазах. Конечно, когда все мужчины при первой встрече бросаются ухаживать за вашей женой, это как-то льстит, только вот приходится спускаться с небес на землю, когда через пять минут те же мужчины констатируют полнейшую тупость и начинают вместо этого жалеть вас.
— Могу представить. Что с ней случилось?
— Дисдэйл познакомил ее с парнем, который унаследовал миллионы, и коэффициент умственного развития у него был под стать ей. Последнее, что я слышала о них, — купаются в блаженстве.
Оттуда, где мы стояли, беговой круг было не разглядеть, и мы увидели лошадей, только когда они подходили к финишному столбу. Никоим образом я не рассчитывал на это, но когда оказалось, что на первой лошади сидит жокей в ярко-розовом, Джудит вцепилась в мою руку и затрясла ее.
— Это же Кретонна, правда? — Она послушала, как объявляют номер победителя. — Вы понимаете, Тим, что мы с вами выиграли кучу денег?
Она засмеялась от удовольствия, и лицо ее было освещено солнечным светом и нечаянной радостью.
— Молодчина Кальдер Джексон!
— А вы ему не верили, — сказала она. — Я видела по вашим лицам, по вашему, и Генри, и Гордона. У всех одна и та же манера вглядываться человеку в душу; и у вас тоже, хоть вы еще так молоды. Вы все так неправдоподобно вежливы, он мог и не понять, что за этим кроется.
Я усмехнулся.
— Звучит неприятно.
— Я замужем за Гордоном девять лет, — сказала она.
Тут вдруг опять наступило мгновение тишины, и мы посмотрели друг на друга, безмолвно спрашивая и безмолвно отвечая. Потом она легонько покачала головой; чуть погодя я кивнул в знак согласия и подумал, что с такой женщиной, открытой и умной, я мог бы прожить в согласии всю жизнь.
— Заберем наш выигрыш сейчас или попозже? — спросила она.
— Сейчас, если немного подождем.
Мы подождали вместе, пока все жокеи не взвесились, пока не дали разрешение выплачивать выигрыш, и ожидание не казалось нам тягостным. Мы болтали о пустяках, и время пролетело мгновенно; вернувшись в ложу, мы обнаружили, что все до единого ставили на Кретонну и были в приподнятом настроении от той же удачи. Кальдер Джексон сиял и напускал на себя скромность, а Дисдэйл размашисто откупоривал все новые бутылки «Крюг», шампанского королей.
Сопровождать жену шефа в паддок не то чтобы принято, но это ожидаемая любезность, так что Гордон благодушно приветствовал наше возвращение. Его доверчивое дружелюбие меня и радовало, и печалило: ему не о чем было тревожиться. Сокровище его дома останется там и будет принадлежать ему одному.
Одиноким холостякам придется с этим смириться.
Вся заметно развеселившаяся компания в ожидании главного заезда высыпала на балкон ложи. По словам Дисдэйла, он поставил все на своего банкира, Сэнд-Кастла; и хотя говорил он со смехом, я видел, как дергаются его руки, беспокойно вертя бинокль. «Да он завяз в этом по уши! — подумал я. — Плохо для игрока».
Все, кого воодушевила уверенность Дисдэйла, весело сжимали в руках билетики двойных ставок на Сэнд-Кастла. Даже Лорна Шиптон (с розовым румянцем на костлявых скулах) созналась Генри, что только на этот раз, уж такой выдался день, она поставила пять фунтов, поскольку у нее предвидение.
— А вы, Тим? — поддразнил Генри. — Последнюю рубашку?
Лорна несколько смутилась. Я улыбнулся и жизнерадостно сказал:
— Вместе с пуговицами.
— Кроме шуток... — начала Лорна.
— Кроме шуток! — прервал я. — У меня дома еще несколько дюжин рубашек.
Генри рассмеялся и мягко отвел Лорну в сторону, а я обнаружил, что стою рядом с Кальдером Джексоном.
— Вы рискуете? — сказал я, чтобы что-нибудь сказать.
— Только наверняка. — Он вежливо улыбнулся, отчего его глаза нисколько не потеплели. — Хотя рисковать наверняка — не значит рисковать.
— А Сэнд-Кастл — наверняка?
Он покачал кудрявой головой.
— Возможность. На скачках нельзя знать наверняка. Лошадь может заболеть. Может споткнуться на старте.
Я посмотрел на Дисдэйла, который слегка вспотел, и понадеялся ради его же блага, что лошадь будет чувствовать себя хорошо и выйдет из конюшни свежей.
— Можете ли вы сказать, что лошадь больна, только взглянув на нее?
— поинтересовался я. — Я хочу сказать, если вы просто увидите, как она проходит по выводному кругу, вы сможете определить?
Судя по тону ответа, этот вопрос Кальдеру тоже задавали нередко.
— Конечно, иногда это видно сразу, но большей частью настолько больных лошадей не выводят на скачки. Я предпочитаю взглянуть на лошадь вблизи.
Обследовать, например, цвет внутренней поверхности века и внутри ноздрей. У больной лошади вместо здорового розового мертвенно-бледный.
Он решительно закрыл рот, как будто закончил речь, но через несколько секунд, в течение которых вся огромная толпа смотрела, как Сэнд-Кастл, освещенный солнцем, вымахивает легким галопом к месту старта, почти благоговейно произнес:
— Это великий конь. Великий.
По-моему, первый раз за весь день у него вырвалось непроизвольное замечание. В дрогнувшем голосе послышался неподдельный энтузиазм.
