— Я оттуда ушла. В конце прошлого семестра. Никакого смысла возвращаться туда на лето, если все, что меня интересует, здесь.
Она выглядела гораздо увереннее, как будто школьница была куколкой, а теперь из нее вылупилась бабочка и расправила крылья. Красоты, по которой она так страдала, пока не прибавилось, но в ее лице чувствовался характер, и оно отнюдь не было невыразительным. Она всю жизнь будет привлекать внимание, подумалось мне.
— Так что? — повторила Джинни. — Что произошло?
Оливер с отчаянием махнул рукой и сдался.
— Рано или поздно ты все равно узнаешь. — Он сглотнул. — Некоторые жеребята от Сэнд-Кастла... небезупречны.
— Как это — небезупречны?
Он рассказал ей про всех шестерых и показал письма. От лица Джинни медленно отливала кровь.
— Ох, папа, нет! Нет. Не может быть. Только не Сэнд-Кастл. Не это чудо!
— Сядь, — предложил я, но она вместо этого бросилась ко мне, уткнулась лицом в мою грудь и отчаянно прижалась. Я обнял ее, поцеловал в макушку и утешил, как мог, на время.
На следующее утро, в пятницу, я вернулся в офис и, слегка скрипя зубами, доложил Гордону о результатах моего визита к Оливеру. Он несколько раз повторил «Бог мой!», и Алек оторвался от своего стола и тоже слушал, и глаза его за стеклами золотой оправы на этот раз были серьезны, светлые ресницы медленно мигали, смешливые губы жестко сжались.
— Что ты будешь делать? — спросил он, когда я закончил.
— Честно говоря, не знаю.
Гордон пошевелятся, его рука еле заметно вздрогнула на бумагах; признак подавляемой тревоги.
— Полагаю, в первую очередь, — сказал он, — следует известить Вэла и Генри. Хотя остается загадкой, чем может тут помочь любой из нас. Как вы говорите, Тим, нам не следует пока что признавать ситуацию непоправимой, но я не могу представить, чтобы в будущем какой-нибудь владелец элитной племенной кобылы решился послать ее к Сэнд-Кастлу. А вы, Тим? Вы можете?
Я покачал головой.
— Нет.
— Вы правы, — заключил Гордон. — Никто не пошлет.
Генри и Вэл пришли от новостей в непритворное смятение и за обедом пересказали все остальным директорам. Тот, который с самого начала был против, разразился подлинным гневом и устроил мне яростную выволочку над тарелкой с жареным палтусом.
— Такого никто не мог предвидеть, — защищал меня Генри.
— Кто угодно мог предвидеть, — язвительно уколол несогласный директор, — что такой легкомысленный проект ударит по нашей репутации. Тим в одночасье получил слишком много власти, и только Иго суждение виной происшедшему, только его. Если б ему хватило здравомыслия указать на опасность, мы бы выслушали его и отвергли заявку. Только из-за его бестолковости и незрелости банк оказался под угрозой убытков, и я требую занести мою точку зрения в протокол следующего заседания правления.
За столом взвинченно перешептывались, но Генри с непоколебимой добросердечностью произнес:
— Мы все опозорены, если это позор, и нечестно называть Тима бестолковым, если он не предвидел того, что не пришло в голову ни одному из экспертов, составлявших страховой полис.
Несогласный, однако, без устали твердил свое «Я вам говорил!» за сыром и кофе, и я, опустив глаза, терпел его тычки, потому что не мог доставить ему удовольствие увидеть, как я выхожу раньше него.
— Что вы собираетесь предпринять? — спросил меня Генри, когда наконец все молча поднялись и разошлись по своим местам. — Каковы ваши предложения?
Подразумевалось, что он оставляет меня на том уровне, которого я достиг, и не отнимает у меня право на решения. Я был ему благодарен.
— Завтра я вернусь туда, — сказал я, — и разберусь в финансовой ситуации. Подобью цифры. Скорее всего будет полный кошмар.
Генри удрученно кивнул.
— Такой чудесный конь. Но никому, Тим, что бы там ни говорили, не пришло бы в голову, что у него такой изъян.
Я вздохнул.
— Оливер просил меня остаться на завтрашнюю ночь и на воскресную.
Мне не слишком хочется, но им нужна поддержка.
— Им?
— С ним Джинни, его дочь. Ей всего семнадцать. Оба страшно переживают. Это их подкосило.
Генри похлопал меня по руке и проводил до лифта.
— Сделайте, что сможете, — напоследок сказал он. — В понедельник доложите нам о состоянии дел.
В субботу утром, перед тем, как я вышел из дому, позвонила Джудит.
— Гордон рассказал мне о Сэнд-Кастле. Тим, это ужасно. Бедные, бедные люди.
— Паршивое дело, — сказал я.
— Тим, передай Джинни, что я очень сожалею. Сожалею... дурацкое слово, толкнешь кого-нибудь в магазине и тоже говоришь «сожалею». Милая девочка... она писала мне пару раз из школы, просто советовалась по-женски, я ее просила.
— Она тебе писала?
— Да. Такая прелестная девочка. Такая умная. Но это... это чересчур.
Гордон сказал, что им грозит опасность потерять все.
— Я собираюсь сегодня к ним, посмотрю, в каком он состоянии.
— Гордон мне сказал. Пожалуйста, передай им, что я их люблю.
— Передам. — Я чуть помолчал. — Я тебя тоже люблю.
— Тим...
— Я просто хотел сказать тебе. Ничего не изменилось.
— Мы не виделись с вами несколько недель. То есть... я не виделась.
— Гордон вошел в комнату? — догадался я.
— Именно так.
Я улыбнулся дрожащими губами.
— Понимаешь, я о тебе все время слышу. Он о тебе постоянно упоминает, а я переспрашиваю... от этого кажется, что ты поблизости.
— Да, — сказала она совершенно нейтральным голосом. — Я в точности понимаю, что вы хотите сказать. Я чувствую в точности то же самое.
— Джудит... — Я резко вздохнул и постарался, чтоб мой голос звучал спокойно, под стать ей. — Передай Гордону, что я позвоню ему домой, с его разрешения, если там что-нибудь случится и потребуется его консультация до понедельника.
— Я передам. Подождите у телефона. — Я услышал, как она повторяет просьбу, и отдаленный голос Гордона рокочет в ответ, и наконец она сказала:
— Да, он говорит, пожалуйста, сегодня вечером мы будем дома, и завтра большей частью тоже.
— Может быть, когда телефон зазвонит, ты возьмешь трубку.
— Может быть.
Короткое молчание, и я сказал:
— Пожалуй, я пойду.
— Так до свидания, Тим, — откликнулась она. — Дайте нам знать. Мы оба будем думать о вас весь день, я уж знаю.
— Я позвоню, — сказал я. — Можешь не сомневаться.
