— Но что это за люди?
— Ну, Билли, конечно, вряд ли рекламирует свою деятельность в газетах, но в клиентах у него явно нет недостатка.
— Мошенники? — спросила Габриэлла.
Я повертел в руках банкнот, потом былинки.
— Почему вдруг сено? — в свою очередь, задал я вопрос.
— Может, он нашел деньги в сене, — сказала Габриэлла, пожимая плечами.
— Ну конечно! — воскликнул я. — Ты абсолютно права! В сетках для сена, куда и не думают заглядывать таможенники. Может, они переправляют контрабандой не только людей, но и валюту?
Я рассказал Габриэлле, как Билли наполнил вместо меня сетку с сеном и как это меня тогда поразило.
— Но, Генри, милый, я не понимаю совсем другого. Почему тебя не удивили все эти пакости Билли? Мне бы это показалось очень странным. Я бы устроила большой шум... — Габриэлла говорила с удивлением и огорчением в голосе.
— Я просто решил, что все это из-за того, что я...
— Ты — что? — не поняла она.
— Потому что я принадлежу, — продолжил я с улыбкой, — к тому слою общества, который он хотел бы истребить.
— Генри! Что это за слой?
— Как тебе сказать... Ну, у вас в Италии и по сей день есть графы и графини...
— А ты что... граф?
— Вроде бы. Да, граф.
— Вроде бы граф, — неуверенно отозвалась она, готовая рассмеяться шутке, подозревая, что я ее разыгрываю.
— Поведение Билли по отношению ко мне не удивило меня, потому что я знал: он ненавидит меня лютой ненавистью за мой титул.
— Тогда все становится на свои места. — Габриэлла ухитрилась одновременно и улыбнуться, и нахмуриться, отчего сделалась очаровательной. — Но если ты граф, то почему, скажи на милость, ты возишься с лошадьми?
— А ты сама попробуй мне это объяснить.
Она внимательно на меня посмотрела, потом обняла за шею и, прижавшись щекой к щеке, прошептала:
— Тебе недостаточно иметь титул. Тебе надо... Надо доказать миру, что ты... — Она порылась в своем французском запасе слов и сказала: — Что ты... настоящий!
Я издал глубокий вздох, в котором смешались любовь и облегчение, и поцеловал ее туда, где над ухом свисала темная прядь.
— Моя жена будет графиней, — сказал я. — Как тебе это?
— Пожалуй, я могла бы это вынести.
— А меня? Меня ты могла бы выносить? Всю жизнь?
— Да. Я люблю тебя, — прошептала она мне в ухо. — Только, Генри...
— Да? «Только» — что?
— Оставайся и дальше настоящим. Ты не перестанешь быть настоящим?
— Нет, — грустно сказал я.
Она отступила на шаг, мотая головой:
— Я сказала глупость. Даже если я так быстро усомнилась, это значит, что тебе постоянно приходится что-то доказывать остальным.
— Постоянно, — согласился я.
— И все же тебе не следует заходить так далеко. — Сердце у меня вдруг защемило. — Тебе вовсе нет необходимости делать мне предложение.
У меня екнуло сердце.
— Далеко не всем делают предложения на заднем дворе пекарни у помойки, — пробормотала Габриэлла. Ее губы задрожали и растянулись в кривую улыбку, от которой у меня внутри все содрогнулось.
— Милая... — сказал я.
— Генри, — сказала она, — меня просто распирает от счастья.
Я поцеловал ее, и меня охватило, похоже, такое же чувство, что и Габриэллу. Прошло еще полминуты, и наваждение кончилось. Я вспомнил о Саймоне.
— Что такое? — спросила Габриэлла, увидев, что я вдруг выпрямился.
— Время...
— А!
— И Саймон...
— Мне страшно за него, — прошептала Габриэлла.
— Мне тоже.
Она взяла листок у меня из рук и посмотрела на него.
— Мы делаем все, чтобы не сказать правды — что все это означает.
— Да, — тихо согласился я.
— Вот и скажи, пожалуйста, сам.
— Это была та весточка, которую он мог оставить. Причем единственным способом. — Я замолчал и пристально посмотрел в ее серьезные глаза. После секундной паузы я закончил: — Его больше нет в живых.
— Может, он попал в тюрьму, — растерянно сказала Габриэлла.
Я покачал головой:
— Саймон уже третий, кто вот так исчез. Был некто Баллард, организовывавший транспортировку лошадей отсюда, потом Питерс — у него была как раз моя работа. Теперь они оба исчезли. Баллард пропал год назад. Они как в воду канули.
— Этот Билли... — медленно начала Габриэлла.
— Этот Билли, — продолжил я, — молод, жесток и носит под мышкой заряженный револьвер.
— Пожалуйста, не возвращайся с ними.
— Я в безопасности — пока я буду помалкивать. — Я забрал у Габриэллы отчаянное послание Саймона, скрепил булавкой банкнот и записку, собрал былинки сена и положил все это в бумажник. — Я вернусь в Англию и там разберусь, к кому мне следует обратиться.
— В полицию, — сказала Габриэлла.
— Не уверен.
Я вспомнил о югославской купюре и о словах Габриэллы, сказанных ею в первый наш вечер вместе: «Коммунисты начинаются в Триесте». У меня было чувство человека, ненароком оступившегося и угодившего в кротовую нору, где он обнаружил целую тайную сеть подземных ходов. Было маловероятно, что те, с кем меня свела судьба, были самыми заурядными мошенниками. Это были курьеры, агенты... и бог знает, на кого они могли работать. Удивительно, что я так близко соприкоснулся с людьми, о существовании которых только догадывался, но тем не менее и не надеялся увидеть воочию. Впрочем, соседи Питера и Хелен Крогер в Кранли-Драйв, наверное, тоже были бы сильно удивлены.
— Билли, скорее всего, уже выгрузил то, что доставил в сетке, — сказал я, — хотя я, конечно, вернусь и...
— Нет, — горячо перебила меня Габриэлла. — Не ищи. Именно это, наверное, и сделал Саймон. Обнаружил деньги. А Билли увидел.
— Наверное, так оно и случилось. А в тот раз полетели еще двое конюхов, которых я ранее не встречал. Где-то в полете Саймон обнаружил то, на что я не обращал внимания. Как это случилось, что он потом сделал? Может, потому, что там оказался один лишний человек, может, потому, что Билли не удалось отвлечь его внимание теми способами, что сработали в моем случае, а может, из-за их личных взаимоотношений, о чем мне не было известно. Так или иначе, Саймон понял, чем занимается Билли, и Билли это тоже понял. Саймон, наверное, вспомнил в конце полета, что Баллард и Питерс исчезли безвозвратно и что у него нет возможности посадить Билли, юного подонка с револьвером, в тюрьму. Саймон смог улучить несколько минут в туалете. Карандаша под рукой не оказалось. Только булавки и флакон, который я вручил ему в офисе авиакомпании. Флакон с именем Габриэллы, о существовании которой Билли и не подозревал. Таблетки — в унитаз! Банкнот и бумажку со странным посланием — во флакон. Сделал это и ушел навсегда!
