— Он их всех... убил... — выдавил Патрик. — Боба... Майка... — Он осекся.
Билли хихикнул.
— Ты сказал, они нас всех убьют... Я не поверил... — продолжал Патрик. Его взгляд упал на мои раны. — Я просто не мог, — выдавил он.
— Где мы? — спросил я.
Его глаза блеснули.
— В Италии... К юго-западу от...
Билли поднял револьвер, целясь Патрику в голову.
— Нет! — крикнул я, охваченный ужасом. — Нет!
Билли спустил курок. Револьвер глухо кашлянул. Пуля вошла Патрику в голову. Он зашатался и упал в проходе лицом вниз. Я посмотрел на подошвы его ботинок и отметил про себя, что один из них нуждается в починке.
Глава 14
Ярдман и Джон подошли к разобранному боксу и уставились на тело Патрика.
— Зачем вы сделали это здесь? — спросил Джон.
Билли не ответил. Он вперился взглядом в меня.
— Билли, — вкрадчиво сказал Ярдман, — мистер Раус-Уилер хочет знать, почему ты застрелил пилота именно здесь.
— Я хотел, чтобы ты увидел, — отозвался Билли, обращаясь ко мне.
— О боже! — тихо сказал мистер Раус-Уилер, он же Джон, и я понял, что он смотрит на мои ребра.
— Это называется хорошая стрельба, — спокойно пояснил Билли, поймав его взгляд. — На нем нет жира, кожа тонкая. Видите, каждая пуля прошла точно над ребром. Тонкая работа, а? Я говорю об этих линиях. А краснота и чернота — это следы ожогов.
Раус-Уилер, надо отдать ему справедливость, был близок к обмороку.
— Ладно, кончай и его, — сказал Ярдман.
Билли поднял револьвер. Во мне не было страха, только горечь.
— Он не боится, — сказал вдруг Билли.
— Ну и что? — спросил его Ярдман.
— Я хочу, чтобы он испугался.
Ярдман пожал плечами и сказал:
— Не понимаю, не все ли равно...
Но Билли было не все равно.
— Можно не сейчас? Нам придется ждать несколько часов.
— Ладно, Билли, — вздохнул Ярдман. — Только сначала сделай все, что положено. Закрой занавески на иллюминаторах. Нам не нужны зрители. И скажи, чтобы Джузеппе выключил посадочные огни. А то он уже приготовил краску и лестницу. Вы с Альфом можете приступать к делу — надо закрасить название авиакомпании и регистрационный номер самолета.
— Ладно, — сказал Билли. — А тем временем я что-нибудь придумаю. — Он приблизил свое лицо ко мне и произнес: — Что-нибудь особенное для его графской милости.
Раус-Уилер перешагнул через труп Патрика, сел в кресло и закурил сигарету. Его руки тряслись.
— Почему вы позволяете ему это? — спросил он Ярдмана.
— Бесценный работник, — вздохнул Ярдман. — Прирожденный убийца. Такие редко встречаются. У него поразительное сочетание бесчувственности и страсти к насилию. Если можно, я даю ему порезвиться. Это вроде награды за труд. Он ведь убьет любого, было бы приказано. Я бы не смог так, как он. Ему убить человека — все равно что раздавить букашку.
— Но он так молод, — возразил Раус-Уилер.
— От них польза именно в этом возрасте, — сказал Ярдман. — Билли сейчас девятнадцать. Лет через семь-восемь я бы уже не стал ему доверять так, как сейчас. Есть риск, что после тридцати убийца сделается слишком сентиментальным.
Раус-Уилер прокашлялся, пытаясь говорить так же равнодушно, как Ярдман, но голос у него срывался. Он сказал:
— В общем, у вас на поводке тигр.
Он хотел закинуть ногу на ногу, но задел каблуком труп Патрика. С гримасой отвращения он попросил:
— Нельзя ли его чем-нибудь прикрыть?
Ярдман кивнул, встал и пошел к багажному отделению, откуда достал серое одеяло и накрыл им Патрика, а я смотрел на Раус-Уилера, который избегал моих взглядов. Кто же он такой, размышлял я, и почему так необходимо перевезти его через границу, даже ценой жизни троих ни в чем не повинных пилотов?
Неприметной наружности человек лет тридцати пяти с мешками под глазами и капризным ртом. Человек, который никак не мог привыкнуть к насилию, царившему вокруг него, и пытающийся умыть руки. Пассажир, билет которого оплачен смертью.
Накрыв Патрика, Ярдман присел на доски бокса. Верхний свет отражался на его лысине, и от черной оправы очков на щеках и под глазами возникли глубокие тени.
— Я очень жалею, мой мальчик, жалею всей душой, — сказал Ярдман, закуривая сигарету и глядя на результат упражнений Билли в стрельбе. — Он натворил черт знает что.
Пожалуй, если и жалеет, то самую малость. Во всяком случае, не всей душой. Если у него вообще таковая имеется. Вы понимаете, чего хочет Билли? — спросил Ярдман, выбрасывая спичку.
Я кивнул.
— Может, вы могли бы пойти ему навстречу, мой мальчик? Попросите о снисхождении. Иначе, признаться, у вас возникнут трудности.
Я вспомнил свои глупые хвастливые слова в первый день знакомства с Билли — что я могу быть очень крутым. Теперь нужно было это доказывать. У меня на этот счет были большие сомнения.
Не дождавшись от меня ответа, Ярдман сказал не без сожаления:
— Глупо, мой мальчик. Не все ли вам равно, как себя вести, если впереди смерть?
— Поражение. — Я прокашлялся и проговорил отчетливо: — Поражение на всех уровнях.
— В каком смысле? — нахмурясь, спросил он.
— Коммунисты слишком алчны, — сказал я.
— Не понял, — отозвался он. — Вы говорите что-то не то...
— Им мало убить человека, им надо еще сломать его перед смертью. А это уже слишком.
— Ничего подобного, — сказал Раус-Уилер голосом правительственного чиновника.
— Разве вы не читали в газетах отчеты о процессах в Москве? — сказал я, удивленно вскидывая брови. — Все эти так называемые признания...
— Русские, — сказал он упрямо, — открытый и простой народ.
— Конечно, — согласился я. — Но некоторые из них очень похожи на Билли.
— Билли — англичанин.
— И куда же вы направляетесь? — спросил я.
Он поджал губы и промолчал.
— Надеюсь, — сказал я, — что ваше туристическое агентство достаточно подкрепило вашу веру в открытость, доброту и величие представителей той части земного шара, куда вы решили направиться.
— Мой мальчик, что за красноречие! — воскликнул Ярдман.
— Красноречие помогает. Отвлекает от разных мыслей, — пояснил я.
Меня вдруг охватила какая-то безрассудная отвага, и в голове сразу прояснилось. Разговаривать с этими двумя было гораздо лучше, чем в одиночестве ждать Билли.
