«Допустим, — размышлял я, — „М“ означает просто Мельбурн, а „С“ — Сидней, города, где были куплены картины. Что тогда означали „А“, „У“ и „В“? Аделаида, Уагта и Брисбейн? Аделаида или Алис-Спрингс?
В первом разделе цифры и буквы, шедшие после начального «М», казалось, не имели четкой системы. Но во втором разделе третьей буквой всегда была «К», а последней «Р». Хоть и распределенные между несколькими странами, они имели более или менее четкую последовательность. Наибольшим числом было 54 — против картины, проданной мистеру Норману Апдайку, жителю новозеландского городка Окленд, Его реестровый номер был УХК 54 Р. Дата в левой колонке соответствовала прошлой неделе, а сам мистер Апдайк еще не был вычеркнут.
Все картины в последнем разделе были проданы за последние три года. А первые даты в длинном разделе отстояли от сегодняшнего дня на пять с половиной лет.
Меня интересовало, был ли Уэксфорд с самого начала законченным преступником, умышленно соорудившим импозантный фасад, или когда-то честный торговец произведениями искусства открыл для себя новые, хотя и несколько криминальные возможности? Судя по респектабельной атмосфере в галерее и по моим собственным впечатлениям от самого Уэксфорда — хотя я видел его мельком, — вторая версия казалась мне более вероятной. Но все карты путала жестокость, которая была очевидным фактом в этом таинственном предприятии.
Я вздохнул, сложил списки и выключил свет, обдумывая в темноте телефонный разговор, который состоялся после того, как Джик ушел в свой номер.
Из мотеля такой разговор заказать труднее, чем из «Хилтона», но голос собеседника звучал громко и четко.
— Вы получили мою телеграмму? — спросил я.
— Я уже полчаса жду вашего звонка.
— Извините.
— Что вы хотите?
— Я отослал вам письмо, — проговорил я, — и хочу повторить его содержание.
— Но…
— Сначала выслушайте, — перебил я его, — а потом будет видно… Я говорил долго, слыша в трубке только отдаленное покашливание.
— Вы совершенно уверены? — спросил он.
— Вообще-то да. Но кое-что я просто домыслил.
— Повторите все сначала.
— Ладно. — И я повторил свой рассказ, затратив приблизительно столько же времени.
— Все записано на пленку.
— Отлично.
— Каковы ваши намерения?
— Собираюсь вернуться в Англию. А пока займусь делом, которое меня не касается.
— Я не одобряю излишней инициативы.
— А я и не надеялся. Но если бы я остался в Англии, мы никогда бы не продвинулись так далеко. И еще одно… Могу ли я связаться с вами по телексу, если возникнет необходимость предать срочное сообщение?
— Телекс?.. Подождите минуту… Да, слушайте… — Дальше шли цифры, и я записал их. — Сообщения адресуйте мне с грифом «срочно».
— Ладно. И последнее: не могли бы вы найти ответы на следующие три вопроса?
Он выслушал меня и сказал, что сможет.
— Благодарю, — сказал я. — Доброй ночи!
Утром Сара и Джик казались совсем сонными. «Удачная ночь», — сделал я вывод.
Мы покинули мотель и забрались в машину, чтобы обговорить планы на день.
— Нельзя ли все-таки забрать вещи из «Хилтона»? — удрученно спросила Сара.
— Нет, — ответили мы с Джиком.
— Сейчас я им позвоню, — сказал Джик, — попрошу запаковать багаж и поместить его в камеру хранения и сегодня же вышлю чек. — Он вылез и пошел улаживать дела.
— Купи что тебе нужно на деньги из выигрыша, — посоветовал я Саре.
— Нет, у меня самой есть деньги. Не в том дело. Просто… просто я хочу, чтобы все уже кончилось.
— Теперь скоро, — пообещал я бесцветным голосом, и она вздохнула. — Как ты себе представляешь счастливую жизнь?
— О… — Вопрос застал ее врасплох. — Думаю, что хотела бы вернуться с Джиком на кеч и чтобы все было, как до твоего приезда.
— И так навсегда?
Она задумчиво посмотрела на меня:
— Может, тебе кажется, Тодд, будто я не понимаю, что Джик — сложный человек? Но ведь достаточно только взглянуть на его картины… Меня от них в дрожь бросает. Это Джик, которого я совсем не знаю. Со времени нашей встречи он не занимался живописью. Ты можешь считать, что мир обеднеет, если он почувствует себя немного счастливым. Но я же не дурочка и понимаю, что скоро все вернется на круги своя… И поэтому безгранично ценю те несколько месяцев, когда мы жили друг для друга… И меня пугает не опасная затея, в которую ты нас втянул, а ощущение того, что я уже утратила остаток золотого времени… Ты уже напомнил ему о прошлом, и как только уедешь, он вернется к прежней жизни… намного раньше, чем мог бы.
— Отправь его в плавание, — посоветовал я. — Он всегда чувствует себя счастливым в открытом море.
— А тебе не все равно, что с ним будет?
Я взглянул в ее затуманенные глаза.
— Мне совсем не все равно, что будет с вами обоими.
— Тогда помоги, Боже, людям, к которым ты относишься плохо.
«И помоги, Боже, мне самому, — подумал я, — потому что мне все милее становится жена моего лучшего друга».
Я отвернулся от нее и поглядел в окно. Чувство приязни ничему не помешает. Нечто другое способно все разрушить.
Джик вернулся с довольным видом.
— Все улажено. Они сказали, что для тебя, Тодд, есть письмо, полученное несколько минут назад с посыльным. Спросили, куда его переслать?
— Что ты им ответил?
— Ответил, что ты сам им перезвонишь.
— Хорошо… Тогда давайте отправляться.
— Куда?
— В Новую Зеландию.
— Не так уж близко, — сухо заявил Джик.
Он отвез нас в аэропорт, переполненный людьми, возвращающимися домой после кубка.
— Если Уэксфорд и Грин ищут нас, — предположила Сара, — то они, наверное, будут следить и за аэропортом.
«Если бы они этого не сделали, — подумал я, — нам пришлось бы оставить какой-нибудь след». Но Джик, который понимал ситуацию, не стал раскрывать наши карты.
— На людях они не решатся ничего предпринять, — постарался он успокоить ее.
Мы купили билеты и могли лететь в полдень прямым на Окленд или на час позже рейсом через Сидней.
— Сидней! — решила Сара, надеясь, что у нее будет шанс ступить на собственный безопасный порог.
— Нет, — возразил я, — прямой на Окленд. Подают ли в ресторане еще завтраки?
Мы сели за столик и заказали бекон с большим количеством яиц. И кофе.
— Почему мы летим туда?
— Чтобы встретиться с одним человеком, поговорить с ним о картине и посоветовать ему дополнительно застраховать ее.
