Я позвонил туда в полночь, когда в этих городах было уже утро, и удачно дозвонился до обеих сестер. «Бедный Гревил, — грустно сказали они. — Делай так, как сочтешь лучше. Положи от нас цветы. Держи нас в курсе дела».
«Хорошо», — пообещал им я. «Бедный Гревил», — искренне не унимались они. Потом они сказали, что в любое время будут рады видеть меня в Токио, в Сиднее, что у их детей, как и у мужей, было все хорошо, а у меня? Все ли хорошо у меня? Ах, Гревил, бедный Гревил!
Я уныло положил трубку. Семьи распадаются, и некоторые распадаются так, что и не соберешь. Я знал сестер лишь по фотографиям, которые они иногда присылали на Рождество. А они даже не узнали моего голоса.
Утром, делая все не торопясь, поскольку это было самое приятное, я, как и накануне, надел рубашку, галстук, свитер, ботинок на правую ногу, носок — на левую. Несмотря на то что Брэд пришел на пять минут раньше, я был уже готов.
— Мы едем в Лондон, — сказал я. — Вот карта с отмеченным на ней местом. Как ты думаешь, сможешь найти?
— У меня есть язык, — ответил он, уставившись на лабиринт дорог. — Думаю, да.
— Тогда заводи.
Кивнув, он немного помог мне залезть на заднее сиденье и проехал семьдесят миль в оживленном потоке машин в молчании. Затем, вопя через свое окошко на уличных торговцев, он пересек Холборн и, свернув пару раз не туда, сам догадался, куда надо ехать. Мы оказались на шумной улице за углом Хэттон-Гарден.
— Вот, — показывая рукой, сказал он. — Номер пятьдесят шесть. Вот это здание.
— Великолепно.
Он помог мне вылезти из машины, подал костыли и дошел со мной до тяжелой стеклянной двери, чтобы помочь мне открыть ее. В вестибюле за столиком сидел мужчина в фуражке, олицетворявший охрану. Он грозно спросил меня, какой мне нужен этаж.
— "Саксони Фрэнклин", — сказал я.
— Имя? — вновь спросил он, сверяясь с каким-то списком.
— Фрэнклин.
— Меня интересует ваше имя! Я объяснил, кто я. Он поднял брови, взял телефонную трубку и, нажав кнопку, сказал:
— Пришел некий мистер Фрэнклин, он сейчас поднимется.
Брэд поинтересовался, где можно поставить машину, и тот ответил, что за домом есть двор. Брэд сказал, что подождет меня, что я могу не беспокоиться и не торопиться.
До шестого этажа этот современный дом тесно окружали его причудливо украшенные викторианские соседи, но он возвышался над ними еще четырьмя стеклянными этажами.
Как оказалось, «Саксони Фрэнклин» была на восьмом. Лифт плавно доставил меня наверх, и, помогая себе локтями, я вошел через тяжелые двойные стеклянные двери в вестибюль, где находились стол дежурного, несколько кресел для посетителей и двое полицейских.
За полисменами стояла женщина средних лет, выглядевшая явно взволнованной.
Я тут же решил, что о смерти Гревила уже стало известно и мне, вероятно, не стоило приезжать, однако, похоже, стражи порядка были здесь совсем по другой причине.
Взволнованная леди, окинув меня отсутствующим взором, сказала:
— Это не мистер Фрэнклин. Охранник сообщил, что поднимается мистер Фрэнклин.
Я немного рассеял подозрения полицейских, сказав вновь, что я брат Гревила Фрэнклина.
— Да, — подтвердила женщина. — Брат у него действительно есть.
Их взгляды упали на мои костыли.
— Мистер Фрэнклин еще не пришел, — сообщила мне женщина.
— Э... А в чем дело? — спросил я.
Никто не выразил желания объяснить. Тогда я обратился к женщине:
— Простите, я не знаю, как вас зовут.
— Эдамс, — смущенно ответила она. — Аннет Эдамс. Я личный секретарь вашего брата.
— К сожалению, — медленно произнес я, — мой брат сегодня вообще не придет. С ним произошел несчастный случай.
По моему голосу Аннет Эдамс поняла, что последуют печальные новости. Классическим жестом она положила руку на сердце, словно пытаясь остановить его в груди, и тревожно спросила:
— Какой несчастный случай? Авария? Он ранен?
Она безошибочно прочла ответ по моему лицу и, нащупав другой рукой одно из кресел, бессильно опустилась в него, потрясенная.
— Вчера утром он скончался в больнице, — сказал я, обращаясь и к ней и к полисменам. — В прошлую пятницу на него рухнули строительные леса. Я был с ним в больнице.
Один из полицейских обратил внимание на мою бездействующую ногу.
— И вы тоже пострадали, сэр?
— Нет. Я получил травму в другом месте. Я не был свидетелем того, как с ним это случилось, а был возле него, когда он умирал. Меня вызвали, позвонив по телефону из больницы.
Переглянувшись, полисмены наконец решили объяснить, почему они здесь.
— В выходные кто-то ворвался в этот офис, сэр.
Миссис Эдамс обнаружила это, придя на работу сегодня рано утром. Она нас и вызвала.
— Какая разница? Теперь это не имеет никакого значения, — сказала леди, заметно бледнея.
— Там полный разгром, — продолжал полицейский, — но миссис Эдамс не знает, что украдено. Мы ждали вашего брата, чтобы он мог нам сказать.
— Господи, Боже мой, — судорожно повторяла Аннет.
— Здесь есть кто-нибудь еще? — спросил я ее. — Может быть, кто-то сделает вам чай? — «Прежде чем ты упадешь в обморок», — добавил я про себя, но вслух не сказал.
Аннет едва заметно кивнула, показав глазами на дверь, расположенную напротив стола. Я решительно направился туда и попытался ее открыть. Она не поддавалась — ручка не поворачивалась.
— Она электронная, — слабым голосом объяснила Аннет. — Необходимо знать правильный номер...
Она откинула голову на спинку кресла и сказала, что не может вспомнить, какой номер должен быть сегодня: его часто меняли. Она вроде бы прошла через дверь с полицейскими, и та захлопнулась за ними.
Один из полисменов, подойдя к двери, решительно забарабанил по ней кулаком с криком «полиция», что тут же возымело желаемый эффект. Он без обиняков заявил возникшей в дверном проеме молоденькой женщине о том, что ее босс скончался, что миссис Эдамс чуть не упала в обморок и ей бы очень не помешал сейчас горячий, крепкий и сладкий чай.
Ужаснувшись, молодая женщина удалилась, унося с собой страшную новость, полисмен блокировал электронную дверь, приставив к ней взятый из-за стола дежурного стул, чтобы она не закрылась.
Я получил возможность получше разглядеть обстановку, которая сначала показалась мне сплошь серой. На светлом зеленовато-сером ковре стояли угольного цвета кресла и черный матовый стол некрашеного и неполированного дерева. Чуть сероватые стены были увешаны многочисленными геологическими картами в рамках, одинаковых по размеру, черных и тонких. Прижатая стулом дверь и другая такая же, но еще закрытая были покрашены в тот же цвет, что и стены. Все это, освещаемое утопленными в потолок лампами, выглядело и лаконично, и изысканно являясь правдивым олицетворением характера моего брата.
