— Пять бриллиантов, — сказал он. — Ваших. Я взял этот узелок, больше походивший на тряпочный мешочек с пряностями, и взвесил его на ладони. Разумеется, я не смог бы почувствовать разницу между кубическими цирконами и бриллиантами, и отразившееся на моем лице сомнение не осталось им не замеченным.
— Оцените их, — предложил он с неоправданной обидой в голосе.
На что я ответил, что мы их взвесим прямо здесь, он запишет их вес и распишется.
— Грев не...
— И был не прав. Ему следовало бы это сделать. Но он доверял вам. А я нет.
— Бросьте, Дерек, — притворно-шутливо произнес он.
Однако я не был Гревилом.
— Нет уж. Взвесьте, — настаивал я.
Вздохнув и демонстративно пожав плечами, он раскрыл маленький узелок, который я вернул ему, и взвесил его содержимое на крохотных ювелирных весах.
Тут я, по сути дела, впервые увидел то, что искал, и это, мягко говоря, не произвело на меня большого впечатления. Пять невзрачных сероватых стекляшек размером с крупные уродливые горошины, без малейшего намека на скрывавшийся в них блеск. Внимательно проследив за взвешиванием, я сам взял их с весов, завернул в предложенный мне Просперо свежий квадратик марли и заклеил клейкой лентой.
— Удовлетворены? — спросил он с оттенком сарказма, наблюдая, как я прятал «узелок с пряностями» в карман брюк.
— Нет. Не совсем.
— Они не фальшивые! — воскликнул он и, написав их общий вес, протянул мне клочок бумаги. — Я бы не стал повторять свою ошибку. — Он внимательно посмотрел на меня. — С вами труднее, чем с Гревом.
— На то есть причины.
— Какие же?
— Несколько попыток ограбления и несколько нападений.
У него открылся рот.
— Кто еще, кроме вас?
— Но я никогда... Я не... — Он хотел, чтобы я ему поверил. Для пущей убедительности он даже подался вперед. — Я не знаю, о чем вы говорите.
— Гревил прятал все письма и счета, имевшие отношение к бриллиантам, потому что не доверял кому-то из своего офиса, — со вздохом сказал я. — Он догадывался, что этот кто-то по возможности доносит вам то, что ему удается подслушать, что кто-то шпионит для вас.
— Ерунда. — Однако у него, похоже, пересохло во рту.
Я вытащил из кармана мини-магнитофончик и положил к нему на верстак.
— Он реагирует на голос, — пояснил я. — Однажды Гревил, уходя на обед, оставил его включенным, и вот какую запись он услышал по возвращении.
Я нажал на кнопку, и мы услышали знакомый нам обоим голос:
«Я сейчас в его кабинете и не могу их найти. Он все прячет, ты же знаешь, он помешан на безопасности. Я не могу спросить. Он ни за что не скажет. Мне кажется, он мне не доверяет. Эта дура Аннет и не чихнет без его разрешения...»
Голос Джейсона, его нахальный дерзкий тон, так сочетавшийся с рыжей шевелюрой, наконец смолк. Облизав губы, Просперо Дженкс предусмотрительно убедился в том, что магнитофон был выключен и больше не записывал.
— Джейсон говорил не со мной, — неуверенно начал он. — Он разговаривал с кем-то еще.
— Джейсон обычно работал посыльным между вами и Гревилом, — сказал я. — На прошлой неделе я сам посылал его сюда. И вам не стоило больших усилий соблазнить его приносить вместе с товаром и кое-какую информацию. Однако Гревил узнал об этом. Это укрепило его подозрения в предательстве. Итак, что он сказал в отношении Джейсона, когда вы беседовали в «Оруэле» в Ипсуиче?
В его жесте угадывалась едва сдерживаемая злость.
— Не знаю, откуда вам все это известно, — пробормотал он.
У меня ушло на это девять дней, я строил множество вероятных и маловероятных догадок, но теперь что-то вырисовывалось, подобно тропинке, ведущей по крайней мере через часть лабиринта, и я не представлял, как еще можно объяснить имевшиеся факты.
— Так что же он сказал по поводу Джейсона? — повторил я.
Просперо Дженкс сдался.
— Он сказал, что тому придется уйти из «Саксони Фрэнклин». Это было одним из его условий нашего дальнейшего партнерства. Я должен был сообщить Джейсону, чтобы тот не появлялся в понедельник на работе.
— Однако вы этого не сделали, — заметил я.
— М-м... нет.
— Потому что, когда Гревил умер, вы решили украсть не только те пять камней, но и все остальные.
Мне даже показалось, что в его голубых глазах мелькнула улыбка.
— Ну посудите сами — такая возможность, а? — рассуждал он. — Грев бы не узнал. Страховка была бы выплачена. Никто не в накладе.
«Кроме страховой компании», — добавил я про себя и ответил:
— Бриллианты не были застрахованы. Не застрахованы они и сейчас. И обворовали бы вы именно Гревила.
Я почти сразил его, но не наповал.
— Ведь Гревил говорил вам об этом, разве нет? — спросил я.
Он вновь стал похож на провинившегося ребенка.
— М-м... да, говорил.
— В «Оруэле»?
— Да.
— Просс, — продолжил я, — не пора ли вам повзрослеть?
— Да вы сами не понимаете, что это значит. Повзрослеть — значит стать хозяином положения.
— Красть и не попадаться?
— Разумеется. Все так делают. Каждый наживается на чем может.
— Но вы же обладаете таким талантом, — произнес я.
— Конечно. Но я создаю это ради денег. Я делаю то, что людям нравится. Так или иначе я ем их хлеб, чем бы они мне ни платили. Разумеется, я испытываю радость, когда удается создать что-нибудь выдающееся, но я не стал бы приносить себя в жертву ради искусства. Камни оживают в моих руках. Я дарю им жизнь. Золото для меня, как кисть для художника. Все это само собой. И я смеюсь над людьми. Они так легковерны. В тот день, когда я понял, что все клиенты простофили, я и повзрослел.
— Не сомневаюсь, что вы никогда не говорили этого Гревилу, — заметил я.
— Я вас умоляю. Грев был как святой. Единственный исключительно порядочный человек, которого мне доводилось встречать. Я не хотел его обманывать и страшно сожалею об этом.
Я слышал, что его голос звучал искренне и верил ему, но никак не мог поверить в глубину его раскаяния, оно ни в коей мере не затрагивало его сущность и не меняло ее.
— Возле больницы святой Екатерины Джейсон напал на меня и украл пакет с вещами Гревила, — констатировал я.
— Нет, — тут же машинально парировал Дженкс, но в его глазах мелькнул страх.
— Тогда я решил, что это обычное уличное ограбление. Грабитель оказался ловок и силен. Мой приятель сказал, что он был в джинсах и вязаной шапочке, но никто из нас не видел его лица. Я не потрудился заявить об этом в полицию, так как ничего ценного в том пакете не было.
