Они ничего не забывают. Интересно, кто составил мой послужной список?
– Я не возил оружия. Продукты, медикаменты, беженцев и раненых.
– С некоторых глубинных полевых аэродромов в Африке. – Он слегка улыбнулся. – Темными ночами. Вас ни разу не подбили?
Я посмотрел на него. Он поднял руки.
– Знаю, знаю, все законно, вполне прилично и, разумеется, не наше дело. – Он прокашлялся. – Не были ли вы... э-э... объектом расследования года четыре назад? Когда работали в компании “Бритиш интврпорт”?
– Был. – Я набрал побольше воздуха и медленно выдохнул.
– М-м... – Он посмотрел в бумаги, потом в сторону. – Я читал отчет по этому делу. У вас не отобрали лицензию.
– Не отобрали.
– Хотя но фактам дела можно было ожидать, что отберут.
Я промолчал.
– За вас заплатили штраф?
– Нет.
– Компания оставила вас капитаном, хотя вы были обвинены в халатности. Тем не менее, они вас не уволили. – Это был полувопрос, полуутверждение.
– Правильно, – согласился я.
Если ему нужны детали, пусть прочтет полный отчет. Он знал это, и я знал. И он не собирался заставлять меня рассказывать, в чем заключалось дело.
– Да... Хорошо, – сказал он. – Кто подложил бомбу в “Чероки”? Когда и почему?
– Хотел бы я знать.
Его манеры не изменились. Тон оставался дружелюбным. Мы оба словно не заметили его осторожную попытку нажать.
– Вы совершили посадку в Уайт-Уолтеме и в Ньюбери...
– В Уайт-Уолтеме я не запирал самолет, потому что припарковался на траве прямо под окнами зала ожидания и почти все время мог видеть свою машину. Это продолжалось все полчаса. Я прилетел немного раньше... Не думаю, чтобы в Уайт-Уолтеме у кого-то была возможность или кто-то подумал, что у него есть возможность подложить бомбу в самолет.
– В Ньюбери?
– Все пассажиры оставались на местах, кроме меня. Пришел Колин Росс... Мы положили его сумку в багажник спереди...
Высокий покачал головой.
– Взрыв произошел сзади. Но крайней мере, за сиденьем пилота. Осмотр обломков ясно свидетельствует об этом. Некоторые металлические части сиденья пилота врезались в приборную панель.
– Всего за минуту, – задумчиво проговорил я. – Скверная штука.
– Да... У кого в Хейдоке была возможность?
– Полагаю, у любого. – Я невольно вздохнул. – С той минуты, когда я дал ключи майору Тайдермену, и до того времени, когда я вернулся к самолету.
– Долго это продолжалось?
– Часа три. Но...
– Но что?
– Никто не мог рассчитывать, что самолет останется незапертым.
– Пытаетесь увильнуть?
– Вы так считаете?
Он уклонился от ответа и сказал:
– Я, пожалуй, соглашусь с вами, что знать это не мог никто. Но вы просто облегчили злоумышленнику задачу.
– Пусть так, – проговорил я. – Но вы должны признать, что угонщики и автомобильные воры каждый день отпирают замки машин, а ключи самолета точно такого же рода. Человек, сумевший изготовить и подложить в самолет бомбу, вероятно, смог бы открыть маленький простой замок.
– Возможно, – вздохнул он и повторил: – Но вы облегчили ему задачу.
Проклятый майор Тайдермен, мрачно подумал я. Тупой, беззаботный старый осел. Кольнула мысль: мне следовало настоять, что я пойду с ним или сам принесу газету, но ведь мне так не хотелось оставлять Нэнси одну.
– Оставим вопрос с замками... Кто имел возможность подойти к самолету?
– Любой. – Я пожал плечами. – Пересечь скаковую дорожку, – и все.
– Самолет был припаркован напротив трибун и, я уверен, на виду у сотен зрителей.
– Да. Фактически в ста ярдах. Но все же с трибун трудно разглядеть, что делает человек возле самолета. Предположим, кто-то ходит вокруг и заглядывает в окна, но вы же знаете, так делают многие.
– А вы никого не заметили?
– Нет, – покачал я годовой. – В течение дня я несколько раз подходил к самолету. Правда, я не ждал неприятностей, и особенно не приглядывался.
– Хм. – Он с минуту подумал. – Насколько я знаю, рядом стояли два самолета компании “Полиплейн”.
– Да.
– Надо будет поговорить с пилотами. Возможно, они что-то заметили.
Я промолчал. Ни с того ни с сего глаза у него стали жесткими и мрачными.
– Они были дружелюбны? – спросил он.
– Пилоты? Не особенно.
– То есть враждебны? – Он осуждающе посмотрел на меня. – Вы же не глухой. Не может человек, работающий в “Дерридаун”, не знать, что эта компания и “Полиплейн” в любой момент готовы выцарапать друг другу глаза.
– Плевать мне на их вражду, – вздохнул я.
– У вас слюны не хватит, когда они начнут писать на вас доносы.
– Доносы? На меня? За что? Не понимаю, о чем вы говорите.
– Если вы нарушите правила хотя бы на один дюйм, то еще колеса самолета не остановятся, а “Полиплейн” уже пришлет нам донос. – Он саркастически улыбнулся. – Они идут на все, чтобы выдавить “Дерридаун” из бизнеса. На большую часть их доносов мы не обращаем внимания – злобные выдумки. Но, если летчик действительно нарушил инструкции и у “Полиплейн” есть свидетели, мы начинаем расследование.
– Очень мило.
– Авиации никогда не понадобится специальная полиция, чтобы расследовать нарушения. Каждый занят тем, чтобы настрочить донос на коллегу. Иногда это вызывает у нас смех.
– Или слезы.
– Слезы тоже. – Он сухо кивнул. – В авиации нет вечной дружбы. Коллеги, которых человек считает своими друзьями, первыми отказываются от знакомства с ним, едва только мелькнет неприятность. В авиации, чтобы предать, даже не ждут, пока прокричит петух. – В его голосе ясно слышалась горечь. Но его огорчало несовершенство мира, а не личная обида.
– Вы не одобряете такое положение.
– Нет. Так нам работать, конечно, легче. Но мне меньше и меньше нравится смотреть, как люди, спасая себя, толкают в пропасть других. Это унижает их. Они становятся мелкими.
– Но они не всегда виноваты в нежелании оказаться втянутыми в историю. Законы авиации такие жестокие, такие непрощающие...
– Когда вы попали под следствие, друзья в “Интерпорт” окружили вас заботой и поддержали?
Я вспомнил долгие недели одиночества.
– Они ждали, чем кончится дело.
– Боялись запачкаться, – кивнул он.
– Это было так давно, – сказал я.
– Но человек никогда не забывает, что был отвергнут. Это травма.
