– Почему ты сам не рассказал ей?
Я встряхнул головой.
– Возможно, когда-нибудь и рассказал бы. Я не думал, что эта важно.
– Не важно! – воскликнул он в яростном раздражении. – Она сделала из тебя героя, а потом узнала, что герой-то на глиняных ногах. Конечно, тебе следовало все ей рассказать, раз ты собираешься на ней жениться. Ясно, что именно это и потрясло ее...
Я потерял дар речи. Челюсть буквально отвисла. Наконец я задал дурацкий вопрос:
– Ты сказал “жениться”?..
– Ну да, конечно, – нетерпеливо подтвердил он, и лишь потом, кажется, заметил мое состояние, близкое к шоку. – Ты же собирался на ней жениться. Разве нет?
– Мы никогда… даже не говорили об этом.
– Нет, должно быть, говорили, – настаивал он. – Я подслушал, как в воскресенье вечером они с Мидж обсуждали этот вопрос, когда я вернулся из Остенде. “Когда ты выйдешь замуж за Мэтта”, – сказала Мидж. Я ясно слышал. Они в кухне мыли посуду. Они решили, что ты переедешь и будешь жить с нами... Они распределили спальни... – Он говорил все тише и тише. – Разве это... не правда?
Я молча покачал головой.
Колин недоуменно смотрел на меня.
– Ох, девушки, девушки, – вздохнул он.
– Я не могу жениться на ней, – мрачно объяснил я. – У меня не хватит денег даже на разрешение...
– Это не имеет значения, – перебил он.
– Для меня имеет.
– Но не для Нэнси. – Он задумался. – Ты хочешь сказать... она не так далека от истины в конечном счете?
– Совсем недалека...
Он посмотрел на вырезку, которую все еще держал в руках, и вдруг с яростью смял ее.
– Это выглядело так ужасно, – пробормотал он с нотками извинения в голосе.
– Это и было ужасно.
Он внимательно посмотрел на меня.
– Да, понимаю.
Подъехало такси, резко остановилось и выгрузило моих пассажиров, веселых, раскрасневшихся, с бутылкой шампанского в руках. Лошадь владельца победила.
– Я объясню ей, – пообещал Колин. – Найду и приведу домой. – Внезапно его лицо исказилось от ужаса, будто он увидел страшное.
– Куда она отправилась?
Он сморщился, словно от боли.
– Она сказала... – Он сглотнул. – К Чантеру.
* * *
Весь вечер я просидел в вагончике с желанием разнести это убогое жилище на куски. Мне хотелось выворотить плиту в кухне. Расколотить окна. Измолотить стены.
Наверно, мне стало бы легче, если бы я это сделал.
Чантер...
Я не мог есть, не мог думать, не мог спать.
Вечно я не слушаюсь собственных советов: не увлекайся. Если бы я держался в стороне, то ничего бы меня и не трогало. Ледяное спокойствие. Равнодушие.
Я попытался снова вернуться в Арктику и ничего не принимать близко к сердцу, но было уже поздно. Чувство кипело во мне с неожиданной для меня самого силой, и я ничего не мог поделать. Я не понимал раньше, как люблю ее. Знал, что она мне нравится, что мне хочется чаще ее видеть, быть с ней, не расставаться надолго. Я считал, что в любой момент могу удержать наши отношения на дружбе, не сознавая, как далеко зашел, как глубоко завяз.
О, Нэнси...
Выпив полбутылки виски, подаренного Кенни Бейстом, я заснул, но лучше мне не стало. В шесть я проснулся такой же несчастный, но вдобавок с головной болью.
В тот день не было полетов, и ничто не могло отвлечь мои мысли.
Нэнси и Чантер...
Утром, дойдя до ручки, я позвонил из автомата для клиентов в Ливерпуль, в художественную школу, и попросил дать мне адрес Чантера. Сухой голос секретарши ответил, что она очень сожалеет, но в ее служебные обязанности абсолютно не входит давать домашние адреса сотрудников. Я могу написать письмо на адрес школы, и они передадут его адресату.
– Как вы думаете, могу я с ним поговорить? – спросил я. Хотя что бы это дало – одни Бог знает.
– Боюсь, что нет. Школа временно закрыта, и мы точно не знаем, когда она откроется.
– А... – вспомнил я, – студенты бастуют?
– Э-э... вы правы, – согласилась она.
– Не были бы вы так любезны подсказать, где я могу найти Чантера?
– Боже мой... Вы уже второй человек, который просит меня помочь... Но поверьте: я говорю правду, я не знаю, где он живет. Он часто меняет квартиры и не утруждает себя сообщениями о своих переездах. – В ее строгом голосе слышались досада и осуждение такой неряшливости. – Я уже говорила мистеру Россу, что при всем огромном желании не могу помочь: у меня нет ни малейшего представления, где можно его найти.
Утро тянулось страшно долго, Я сидел в комнате для команды, до половины второго писал отчеты, потом просмотрел все вновь поступившие инструкции и циркуляры. Мне оставалось только три недели и четыре дня до очередной медицинской комиссии. Я рассчитал, что если ежедневно буду выпивать по четыре кружки кофе из автомата Хони, то пропью пятнадцатую часть своего жалованья. Я решил чаще обходиться водой. Потом заглянул Харли и угостил меня лекцией о лояльности (моей к нему). Потом он сообщил, что завтра я должен забрать тренера в Уилтшире и отвезти его в Ньюмаркет, и что если я буду давать повод “Полиплейн” пачкать меня или то и дело привлекать внимание следственной комиссии, то могу забрать свои документы.
– Постараюсь не привлекать, – пробормотал я, что ему совсем не понравилось.
Потом я долго тупо смотрел, как дрожит дверь, захлопнувшаяся за ним.
Взглянул на часы. Двадцать две минуты четвертого.
Чантер и Нэнси.
* * *
Вечер в вагончике. Точно такой же, как и вчера. Включил телевизор. Показывали комедию из жизни американского пригорода, сопровождаемую записанным смехом. Выдержал минут пять и решил, что тишина, пожалуй, не хуже.
Погулял по летному полю, подумав, направился в деревню, выпил в пабе полпинты пива, вернулся назад. Туда и обратно четыре мили. Когда я вошел в вагончик, было всего лишь девять часов.
Расположившись на софе, составленной из двух сидений, и максимально обнажив ноги, меня ждала Хони Харли. Розовый клетчатый сарафан с очень глубоким вырезом.
– Привет, – невозмутимо проговорила она, – где это вы были?
– На прогулке.
– Чтобы выбросить из головы следственную комиссию? – Она понимающе глядела на меня.
Я кивнул. Хорошо бы выбросить из головы и другие мысли.
– Я бы не стала на вашем месте беспокоиться. Что бы в законе ни писали, не могли же вы бросить Россов болтаться в небе.
– Ваш дядя так не думает.
