И он весело, вприпрыжку, поскакал по глубокому снегу. Виктор Петрович отстал — его теплые ботинки щедро черпали снег, и он старался идти осторожнее. Впрочем, это не помогло. На втором сугробе он все-таки набрал полные ботинки снега и сдавленно чертыхнулся.
— Что? — подал голос Гоблин, убежавший вперед и светивший из темноты фонариком. — Застряли?
— Иду, — откликнулся его спутник. — Уже иду.
— Тут рядом, метров десять осталось, — дружелюбно отозвался паренек, поджидая своего напарника. — Там дерево такое, с дуплом. А от него уж близко до закладки. Сказано, что клад в железе — опять, наверно, в урну запихнули.
— В урну, — пропыхтел Виктор Петрович, приноравливаясь к бодрому шагу спутника. — В урну!
— А что делать, — серьезно отозвался Гоблин. — Игра.
Пару минут шли молча. Дорожки под ногами больше не было, и им приходилось шагать по нетронутому снегу. Кругом ни огонька — только темнота, из которой свет фонарика выхватывал то изломанные ветви кустов, то голые, мокрые стволы деревьев. Темнота — хоть глаз выколи, и без фонарика, что так удачно захватил с собой Гоблин, спутникам пришлось бы туго.
— Полезная вещь, — наконец сказал Виктор, — надо себе такой завести.
— Пустяки, — отозвался паренек. — В любом ларьке продается.
Сделав еще пару шагов, он поежился.
— Виктор Петрович, — сказал он. — Я хотел спросить… Зачем это вам?
— Что? — переспросил тот, не сбавляя шага.
— Все это, — ответил паренек, махнув рукой.
— А, — сухо отозвался мужчина. — Ну, это, знаешь, немного волнует кровь. Заставляет чувствовать себя живым.
— Чувствовать себя живым, — печально повторил Гоблин.
— А тебе? — с интересом спросил мужчина. — Зачем тебе все это шутовство, скоморошество? Вы же не ведете себя так в обычной жизни?
— Не знаю, — совершенно серьезно отозвался молодой человек, замедляя шаг. — Быть может… это тоже заставляет меня чувствовать себя живым.
Он сделал пару шагов вперед, опустил фонарик, подсвечивая белый наст под ногами. Виктор Петрович замешкался, пробираясь сквозь очередной сугроб, немного отстал…
— Извините, Виктор Петрович, — произнес Гоблин.
Фонарик упал в снег, мазнув лучом по черным зарослям кустов. Гоблин резко обернулся, вскинул руки и рванулся к своему спутнику. Его лицо, подсвеченное упавшим фонариком, исказилось. Глаза залило алым, рот распахнулся жадным провалом, из которого выглянули два длинных клыка, острые, как иглы. Гоблин двигался быстро и бесшумно, как призрак, сорвавшийся с адской цепи. В мгновенье ока он оказался перед Виктором, успевшим поднять руку и заревел, как дикий зверь. И тут же задохнулся, когда полметра кованой стали пробили ему грудь — там, где когда-то билось сердце. Рев перешел в стон, руки с отросшими ногтями опустились. Ноги Гоблина стали ватными, ослабли, и он рухнул на колени перед Виктором Петровичем, сжимавшим в руке короткий меч с узким лезвием, что полностью вошло в грудь упыря.
— Вы, — прохрипел Гоблин, — вы…
Виктор Петрович рывком вытащил меч из груди чудовища, и блестящее лезвие, усеянное замысловатыми завитками древних письмен, сверкнуло в луче фонарика.
— Как низко пали нравы, — печально сказал Виктор Петрович, поправляя очки. — Никакого самоуважения, даже у принцев тьмы.
— Я не… — прохрипел Гоблин, протягивая руку к своему спутнику.
Виктор Петрович взмахнул мечом, и лезвие, сверкнув, обрушилось на упыря. Тот взвизгнул, когда клинок отсек руку у самого плеча, а потом умолк, когда меч пылающей полосой рубанул его по самому горлу.
Обезглавленное тело повалилось под ноги Виктору Петровичу забрызгав полы его плаща тягучей черной жижей. Тот брезгливо перешагнул через содрогающегося упыря, медленно, хрустя снегом, подошел к упавшему фонарику и поднял его. Обведя пылающим лучом крохотную полянку, скрытую от посторонних глаз зарослями кустов, Виктор Петрович едва заметно хмыкнул.
— Подойдет, — вслух решил он. — Достаточно близко к точке.
Он сунул фонарик в сугроб — так, чтобы тот освещал мертвое тело упыря, и зашагал обратно. Остановившись около Гоблина, мужчина взялся за рукоять меча обеими руками и воздел его над головой. А потом резко опустил. И еще раз. И еще.
Черная жижа из тела упыря разлеталась в стороны тяжелыми каплями. Бежевое пальто вмиг покрылось черными пятнами, но Виктор ожесточенно рубил труп, сжимая зубы. Наконец, выдохнувшись, он распрямился и, тяжело дыша, осмотрел дело рук своих.
Тело было изрублено в куски, что плавали в черной жиже, перемешанной со снегом. От Гоблина остались только истерзанные останки, ничем не напоминавшие облик человека. Куртка, штаны, шапка — все это превратилось в бесформенные лохмотья, перемешанные с темной плотью.
Удовлетворенно кивнув, Виктор склонился над этой мешаниной и начал осторожно раздвигать куски мечом, что проходил сквозь плоть упыря, как нож сквозь масло.
Выложив куски, оставшиеся от Гоблина, относительно ровным кругом, Виктор Петрович перехватил меч поудобнее и в самом центре черного месива принялся чертить паутину из коротких линий. Он тихо напевал себе под нос странную мелодию. Дело шло не так легко, как ему хотелось, и вскоре с раскрасневшегося лба мужчины покатились крупные градины пота. Но он не прервался ни на миг. Наконец, прочертив последнюю линию, Виктор с явным облегчением выдохнул и с размаху воткнул меч в замаранную землю, словно ставя точку в долгой и нудной работе.
Отойдя на пару шагов в сторону, Виктор поправил очки, испачкав щеку в черной жиже, что покрывала его пальцы плотным слоем. Воздев руки к черному небу, мужчина повернулся к останкам упыря и тихо запел мелодию без слов. Она все убыстрялась и убыстрялась, пока не слилась в единый неразборчивый гул. В момент наивысшего напряжения Виктор вскрикнул — отчаянно и зло — и упал на колени. Простирая руки к мечу, воткнутому в останки упыря, он прошептал:
— Приди! Приди же!
Ответа не было. Виктор Петрович, дыша тяжело и натужно, как загнанный зверь, оперся руками о землю. Исподлобья, зло и пронзительно, он глянул на рукоятку меча, блестевшую в свете фонарика.
— Не может быть, — прошептал мужчина. — Я все сделал, все…
Изрубленные куски плоти полыхнули багровым пламенем. От них повалил черный дым, и снег с шипением раздался в стороны, обнажая черную сырую землю. Меч задрожал, а потом ухнул вниз, словно провалился в невидимую дыру.
— Да! — воскликнул Виктор, рывком поднимаясь на ноги. — Да! Приветствую тебя…
Его тело сорвалось с места, словно получив удар в грудь. Виктор Петрович отлетел назад и с хрустом ударился спиной о дерево, стоявшее позади. Он даже не вскрикнул — не успел. Ему не дали коснуться земли. Новый рывок швырнул мужчину к соседнему дереву, и на этот раз его тело с глухим хрустом хлопнулось о ствол. Толстая обломанная ветка пронзила его спину, вышла из груди, и Виктор забился в судорогах, насажанный на ветку, как бабочка на иглу. Он так и не успел ничего сказать — из раскрытого рта потоком хлынула кровь, голова мужчины вздрогнула, ударилась о заиндевевший ствол. Очки в тонкой оправе упали в снег. Парк замер.
