— Так быстрей доходит, — отрезал Алексей, все еще злящийся на пару недоумков.
— Ладно, — буркнул парень. — В общем, ты заходи. Там тебя твой кореш ждет. Посидим, поговорим. Народ познакомиться хочет. И все такое. Приглашаем в гости, вот.
Решив, что свою миссию он выполнил, парень с довольным видом скрылся в темноте. За ним тихонько закрылась дверь, едва слышно лязгнув о раму. Кобылин смотрел не нее, на черный прямоугольник на фоне серых кирпичей и думал о том, что делать.
Ему хотелось развернуться, гордо задрать голову и удалиться своей бесшумной походкой в город. Выйти, как всегда в одиночку, в каменные джунгли на поиски нового дела. Очень хотелось поступить именно так. Крыши, подвалы, слежка, разведка, засада… Одиночество и ожидание — те два «О», что заменили ему старые два нуля.
Есть грань — напомнил Кобылин сам себе. Еще немного, и он так сильно уйдет в одиночество, что не сможет вернуться обратно. А быть может, уже — нет? Где граница между жизнью и существованием?
Тяжело вздохнув, Кобылин разжал кулаки, вытер вспотевшую ладонь о куртку и направился к черной двери. Взявшись за холодную железную ручку, он на секунду прикрыл глаза, взвешивая все «за» и «против». А потом рывком открыл дверь и бросился в мягкое сияние коридорных ламп как в омут. С головой.
ДИКАЯ ОХОТА
— Ерунда, — сказал Гриша, задумчиво постукивая указательным пальцем по грубой деревянной столешнице, — ерунда, а не карта.
— Извини, — буркнул Кобылин, откидываясь на спинку деревянного стула, еле втиснувшегося между стеной и столом. — Других не завезли.
— Знаешь, что меня больше всего тревожит? — спросил Гриша, щуря глаз.
— Ну? — буркнул Кобылин.
— Судя по сообщениям, твоя догадка была удачной. Похоже, они полностью переключились на оборотней при проведении ритуалов.
— Это, конечно, утешает, — с иронией отозвался охотник. — Но нам-то от этого не легче.
— Легче, легче, — пробормотал Борода. — Я ведь тебе тогда не поверил, когда ты решил оборотницу ту искать. Думал, опять у тебя клин на спасении человечества.
— А тут спасение оборотней, — буркнул Кобылин. — И что? Можно расслабиться? Не торопиться? Прилагать меньше усилий?
— Вот в этом и загвоздочка, — проговорил Гриша. — Темные ритуалы — это по-любому плохо. А истребление оборотней… На этот счет есть разные мнения.
— Вот и держи их при себе, — парировал Кобылин. — Мое дело найти этого ушлепка в плаще и упокоить его, пока он не натворил что-то посерьезнее ритуала.
Григорий не ответил. Собрал бороду в кулак и тихонько дернул. Задумался.
— Ладно, — тяжело уронил он. — Я только хотел сказать, что мы слишком мало знаем об этом существе и о его мотивах. Но ты прав. Вернемся к нашим баранам.
Кобылин тяжело вздохнул — карту они рассматривали уже третий день, и ничего толкового в голову так и не пришло. Хотя какая там карта — так, распечатка с интернет-сайта, покрытая пятнышками маркера, завалявшегося в кармане у Бороды. Жирные точки стояли там, где пропадали оборотни. Едва заметные — отмечали места исчезновения людей. И уж совсем пунктиром отмечены места, где были замечены странные группы людей, не походящие на обычные уличные банды.
— Мало информации, — Борода шмыгнул носом, — куда уж нам до старого отдела аналитиков. Шаманство одно.
— А я и говорю, надо ходить и спрашивать, — отозвался Кобылин.
— Куда ходить? — бросил Борода. — По подъездам? Опрашивать старушек, представляясь дружинниками?
Кобылин не ответил — откинулся, прижал затылок к приятно холодившей стене, обвел глазами темный зал. Сегодня «Октопус» был почти пуст. Грубо сколоченные столы тонули в полутьме, пустые и заброшенные. Свет горел только над морозильным прилавком Вали — здоровенной тетки в белом халате, что явилась прямиком из детства Алексея. Точно такая же «тетяваля» раздавала завтраки в школьной столовой, готовая всегда и пошуметь, если замечала хулиганство, и дать лишний кусок масла на бутерброд, если вдруг шалун чем-то ей приглянулся. Но сейчас местная Валя вовсе не казалась Кобылину сказочным монстром. Он видел усталую, много чего повидавшую женщину, сложенную, как метательница ядра, и вряд ли нашедшую счастье в жизни. Из-под белого поварского берета торчат крашеные желтые пряди, под глазами — мешки от недосыпа, на лице хмурая гримаса. В руках полотенце и тарелка. Хмурится Валя — бессменный бармен в забегаловке отверженных. Сейчас глянет в сторону посетителей, что засели в дальнем пустом углу, нахмурится сильнее — почему не заказывают, чего сидят… Нет. Не глянет. Не нахмурится. Валя знает, зачем тут собирается народ. Говорят, в одиночку на болоте кикимору завалила. Насмерть придушила и в трясине схоронила. Давно уж, лет десять назад, когда по грибы ходила с дочкой. Валя тогда выползла из леса, после кикиморы. А дочка — нет.
— Эй, — буркнул Борода. — Лех, уснул, что ли?
Кобылин дернулся, очнулся, словно ото сна, протер ладонью лицо. Фу, опять накатило. Ну какое ему дело до истории каждого отдельно взятого человека? Тут проблема шире.
Упрямо мотнув головой, Алексей облокотился о плохо ошкуренную столешницу, упер взгляд в замызганный листок бумаги А4, распечатанный в соседнем интернет-кафе на старом, оставляющем полосы принтере.
— Тут, — сказал Гриша, ткнув толстым пальцем в северную часть нарисованного города, — первый раз мы видели этого ирода в плаще.
— А тут, — Кобылин повел пальцем левее, — тут второй раз. На мукомольном заводе, где держали девчонку.
— Угу, — Гриша бросил на охотника быстрый взгляд из-под нахмуренных бровей. — Как она там, кстати? Недели две прошло, должна была уже прийти в себя.
— Нормально, — сдержанно отозвался Кобылин. — Бегают с Вадимом ночью по городу, развлекаются. Днем отсиживаются у него, в трубе. Уже пришла в себя, так сказать.
— Угу, — повторил Борода и отвел взгляд. — Ладно, давай дальше. Две его точки мы засекли. Но вот на юге и на востоке — еще два центра пропажи оборотней и людей. И эти пятна свежие, будто все похищения проходили одновременно. Ума не приложу, как он все это одновременно успел.
— А он не один, — раздался звонкий девичий голос. — Не один.
Кобылин замер, почувствовав, как по спине пробежал холодок. Потом медленно поднял взгляд от самодельной карты, взглянул перед собой… Она сидела напротив, на соседнем с Гришей стуле. Девчонка лет шестнадцати, худая, смуглая. Длинные черные волосы, лишь одна прядь посередине — белая. Волосы рассыпаны по худым плечам, черная футболка, не по сезону легкая, прикрывает наметившиеся девчачьи груди, оставляя голеньким живот с аккуратненьким пупочком. Девчонка-хулиганка, мечта педофила. И лишь глаза — черные, глубокие, как колодцы, ведущие в другой мир, непознанный, страшный, недоступный пониманию простых смертных.
Алексей содрогнулся всем телом, но взгляда так и не отвел.
