– А для тебя еще и мисс Найтингейл, – согласилась она и состроила рожицу. – Когда ты пойдешь в полицию?
– Я же говорил, что не пойду.
– Но почему? – удивилась она. – Почему? Ты можешь подать на него в суд за нанесение тяжких телесных повреждений или как это называется на юридическом, языке.
– Я предпочитаю сам вести свою борьбу… и потом, мне невыносима мысль, что я буду рассказывать полиции о том; что случилось прошлой ночью; меня будут осматривать их врачи, фотографировать, потом придется стоять в суде, если до этого дойдет, и отвечать на вопросы перед публикой, и вся эта мерзость будет расписана в газетах с душещипательными подробностями. Я просто не вынесу…
– О-о-о, – медленно протянула она, – согласна, неприятные процедуры, если смотреть с твоей точки зрения. Вероятно, ты испытываешь унижение, вспоминая… Правда?
– Как ни противно, но ты права, – неохотно согласился я. – И пусть мои унижения останутся при мне, если ты не возражаешь. _
– Мужчины – забавные существа, – засмеялась она. – Странно, что ты так воспринимаешь вчерашний вечер.
Недостаток горячей ванны в том, что все прекрасные ощущения со временем проходят, ее эффект длится недолго, закрепить хорошее состояние можно только упражнениями. А против упражнений все мои мышцы протестовали, хотя потом наступило бы облегчение. Пока Джоанна приготовила нам яичницу, я сделал в полсилы несколько перекрестных движений руками. Потом мы позавтракали, я побрился и решительно пошел делать упражнения, потому что, если я не сяду на спину Темплейту в относительно сносном состоянии, у него нет шанса выиграть. Никому не станет лучше, если я свалюсь после первого же препятствия.
Проработав час, я все еще не мог сделать руками полный круг, но мог поднять их над головой и не кричать от боли.
Джоанна убрала и вымыла квартиру, и после десяти часов, когда я сделал передышку, она спросила:
– Ты собираешься продолжать эти изящные па, пока не уедешь в Аскот?
– Да.
– Хорошо. У меня есть предложение: почему бы вместо упражнений нам не покататься на катке?
– Опять лед. – Я вздрогнул.
– А я думала, что ты сразу же вскакиваешь после падения, разве нет?
Она права, подумал я.
– Твой гений расцветает, дорогая Джоанна, – воскликнул я.
– Хотя… может быть… Я все же думаю, что тебе лучше было бы оставаться в постели.
Когда Джоанна была готова, мы пошли на квартиру родителей, где я взял из гардероба отца рубашку, галстук и коньки, единственное его увлечение помимо музыки. Потом мы зашли в банк: ночное путешествие на такси почти полностью опустошило ее карман, и мне самому нужны были деньги, я хотел вернуть ей долг. А напоследок мы купили в магазине пару коричневых кожаных перчаток на шелковой подкладке, и я сразу же их надел. И наконец мы добрались до катка в Куинсуэй, где мы оба состояли членами клуба с тех пор, когда только учились стоять на коньках.
Джоанна была права: окаменевшие мускулы расправились, и я мог двигать относительно легко и головой, и руками. Сама Джоанна скользила по льду с раскрасневшимися щеками и ослепительно сияющими глазами. Она выглядела совсем юной и полной жизни.
Время бала для Золушки истекло, и в двенадцать часов мы ушли с катка.
– Все в порядке? – улыбаясь, спросила она.
– Потрясающе! – воскликнул я, любуясь умным, интеллигентным лицом, смотревшим на меня.
Она не поняла, относились ли мои слова к ней или к катанию, хотя я имел в виду и то и другое.
– Я хотела сказать… по-прежнему больно или прошло?
– Прошло.
– Лгунишка, но все же ты не такой серый, как был. Она уже сказала, что не поедет в Аскот, но будет смотреть скачки по телевидению.
– Уверена, что ты выиграешь.
– Можно мне потом вернуться к тебе? – спросил я.
– Почему же нет, конечно… да, да. – Джоанна будто даже удивилась моему вопросу.
– Прекрасно. Тогда до свидания.
– Удачи тебе, Роб, – очень серьезно сказала она.
14
Водитель третьего проезжавшего мимо такси согласился отвезти меня в Аскот. Он очень умело и быстро вел машину, и мне удалось сохранить тепло и эластичность рук, делая небольшие упражнения, будто я играл на воображаемом пианино. Если бы водитель увидел меня в зеркале, он бы подумал, что я страдаю неприятной формой болезни «пляска Святого Витта».
Когда я расплачивался с ним в воротах, водитель решил, что, поскольку машина его собственная, он, пожалуй, останется посмотреть скачки, и я договорился, что он отвезет меня назад в Лондон в конце дня.
– На кого бы поставить? – бормотал он, рассчитываясь со мной.
– Как насчет Темплейта?
– Нет, – он поджал губы, – нет, только не этот Финн. Говорят, он конченый.
– А вы не верьте всему, что слышите, – сказал я, улыбаясь. – До вечера.
– Идет.
Я пошел в весовую. Стрелки часов на башне показывали пять минут второго. Главный конюх Джеймса, Сид, стоял в дверях и, увидев меня, поздоровался и обрадовался:
– Вы уже здесь.
– Да. А почему бы нет? – удивился я.
– Хозяин поставил меня тут дожидаться вас. Побегу скорей сказать ему, что вы уже приехали. Он был на ленче… а там ходили разговоры, что вы вообще не придете, понимаете? – Он бегом отправился искать Джеймса.
Я прошел через весовую в раздевалку.
– Привет, – удивился мой гардеробщик, – я думал, вы уже покончили со скачками.
– Вы все-таки пришли! – воскликнул Питер Клуни.
– Какого черта, где вы болтались? – приветствовал меня Тик-Ток.
– А почему вы все думали, что я не приеду?
– Не знаю. Все время какие-то слухи, разговоры. Каждый считал, что вы так испугались в четверг, что вообще решили бросить скачки.
– Очень интересно, – мрачно заметил я.
– Не обращайте внимания, – сказал Тик-Ток. – Вы здесь, а на остальное наплевать. Я звонил в вашу берлогу, но хозяйка ответила, что вы не ночевали. – Я хотел спросить, могу ли я сегодня взять машину, потому что вас, наверно, отвезет Эксминстер. – И он весело добавил: – Я познакомился со сногсшибательной девчонкой. Она сейчас здесь и потом поедет со мной.
– Машина? – вспомнил я. – Да, конечно. После последнего заезда мы встретимся тут возле весовой, и я расскажу вам, где она.
– Превосходно, – согласился он. – У вас все хорошо?
– Да, разумеется.
– Мои ястребиные глаза подметили, что у вас вид ночного афериста. Но это все ерунда. Удачи вам с Темплейтом и все такое.
В раздевалку вошел служащий и вызвал меня. У дверей весовой стоял Джеймс.
