Когда я в полдень приехал к фермеру, который обещал одолжить мне «лендровер» и автоприцеп, они уже стояли готовые во дворе, я купил у фермера два тюка соломы и тюк сена, и мы погрузили их сзади в «лендровер». Пообещав вернуть машины вечером, я поехал к владельцу лошади, с которым договорился встретиться по объявлению в еженедельнике «Лошадь и собака».
Крупная двенадцатилетняя каурая кобыла выглядела совсем неплохо. Амбициозный хозяин продавал ее только потому, что она не могла бегать так быстро, как ему бы хотелось. Он сказал, что ее имя Баттонхук. Я заплатил ему восемьдесят пять фунтов и погрузил кобылу в автоприцеп.
Тремя часами позже, полпятого, мы прибыли на лужайку перед коттеджем. Я спрятал машину и прицеп с Баттонхук в кустах позади дома. Кобыла спокойно ждала в автоприцепе, пока я носил солому в комнату с отрезками водопроводной трубы, зацементированными в оконный проем, наполнил для нее ведро дождевой водой из бочки и принес охапку сена.
Симпатичная старушка, подумал я, когда она осторожно вышла из автоприцепа и, не сопротивляясь, без шума, прошла по тропинке к входной двери, потом через холл в комнату, приготовленную для нее. Я дал ей немного сахара, почесал за ушами, и она игриво положила голову мне на грудь. Убедившись, что Баттонхук как будто довольна необычным и не очень просторным стойлом, я закрыл дверь в комнату и повесил замок. Потом обошел коттедж и проверил, крепко ли держатся в окне трубы. Они держались крепко.
Кобыла подошла к окну и пыталась просунуть морду в раму без стекол, но трубы мешали ей. Я протянул руку и погладил морду, ее ноздри раздулись от удовольствия. Потом она вернулась в угол, где лежало сено, и доверчиво принялась есть.
Я перенес остальное сено и солому в комнаты по фасаду, закрыл входную дверь, с трудом развернул на маленькой лужайке «лендровер» с прицепом и направился к фермеру. Вернув ему машину, я поблагодарил И на взятом напрокат автомобиле вернулся к Джоанне.
Когда я вошел, она соскочила с софы, где сидела и читала, и радостно поцеловала меня в губы. Это был совершенно неосознанный поступок, без мысли, и он удивил нас обоих. Я положил руки ей на плечи и недоверчиво смотрел в темные глаза, удивление в них сменилось смущением, а смущение перешло в панику. Я повернулся спиной, чтобы дать ей время прийти в себя. Снимая куртку, я спокойно сказал:
– Коттедж принял жильца. Большую каурую кобылу с добрым характером.
– Просто я рада… что ты вернулся, – чересчур громко сказала она.
– Прекрасно, – спокойно согласился я. – Можно мне пожарить яичницу?
– В кухне есть немного грибов для омлета, – более естественно сообщила Джоанна.
– Потрясающе, – обрадовался я и пошел в кухню. Потом она принялась готовить для меня омлет, а я рассказывал о Баттонхук, и трудный момент миновал.
Позже Джоанна сказала, что утром поедет со мной в коттедж.
– Нет, – запротестовал я.
– Да. Он ждет, что миссис Дорис Джонс откроет ему дверь. И гораздо лучше, если она откроет.
Я не смог переубедить ее.
– Я уверена, что ты не подумал о занавесках на окна. Если ты хочешь, чтобы он вошел в твою гостиную, она должна выглядеть нормально. Вероятно, у него острый нюх на такие вещи. – Она вытащила из шкафа какой-то цветастый ситец. – Мы возьмем булавки и сделаем из него занавески. – Она деловито укладывала в коробку булавки и ножницы, затем скатала легкий старый ковер, на котором стоял мольберт, и сняла со стены картину, изображавшую цветы.
– Это зачем?
– Чтобы украсить холл. Так он будет лучше выглядеть.
Мы сложили вещи, которые она собрала, в аккуратный сверток и положили к дверям, я добавил две коробки сахара, большой электрический, фонарь, который она держала на случай, если перегорят пробки, и веник.
После того порывистого поцелуя софа показалась мне безводной пустыней.
17
Мы встали рано и приехали в коттедж, когда не было еще девяти. До приезда Кемп-Лоура предстояло много работы.
Я спрятал машину в кустах позади дома, мы внесли ковер и другие вещи в холл. Баттонхук прекрасно себя чувствовала и, когда мы открыли дверь, встретила нас восторженным ржанием. Пока я набросал ей свежей соломы и принес сена и воды, Джоанна решила вымыть окна с фасада.
Свежепокрашенные рамы, занавески, ковер и картина, видные сквозь полуоткрытую дверь, создавали впечатление ухоженного, обжитого дома. Закончив работу, мы вместе стояли в воротах и любовались своим мастерством.
Я обнял ее за талию. Она не отодвинулась.
– Ты ведь будешь осторожен, правда?
– Конечно, – заверил я и посмотрел на часы. Двадцать минут одиннадцатого. – Нам лучше войти в дом, вдруг он приедет немного раньше.
Мы закрыли дверь и сели на сено в комнате с окном на ворота. Минута или две прошли в молчании. Джоанна вздрогнула.
– Тебе холодно? – озабоченно спросил я. Ночью опять был мороз. – Надо было бы затопить плиту.
– Это от нервов, не от холода, – проговорила она и снова вздрогнула.
Я обнял ее за плечи, она уютно прижалась ко мне, и поцеловал ее в щеку. Темные глаза мрачно и тревожно глядели в мои.
– Это не кровосмешение, – пояснил я.
Глаза у нее расширились, как от удара, но она не отодвинулась.
– Правда, наши отцы братья, но между нашими матерями нет никакой родственной связи.
Она ничего не ответила. У меня вдруг возникло чувство, что, если я упущу этот момент, я потеряю ее навсегда, и свинцовый холод отчаяния сдавил мне желудок.
– Никто не запрещает браки между кузенами, – мед ленно начал я. – Закон разрешает, и церковь разрешает. Если в этом было бы что-то аморальное, разве бы они разрешали? И в таких случаях, как наш, медики тоже не видят никаких препятствий. Если бы были убедительны! генетические основания, разумеется, мы бы не поженились. Но ведь их нет. И ты знаешь, что их нет. – Я замолчал, она мрачно смотрела на меня и ничего не говорила. – Я не понимаю, – потеряв надежду, продолжал я, – откуда у тебя это чувство?
– Инстинкт, – ответила она. – Я сама не понимаю. Но я всегда думала, что для кузенов брак невозможен…
Наступило молчание.
– Наверное, сегодня мне лучше ночевать в моей берлоге, в деревне, и завтра утром начать тренировки. Я пренебрегаю работой уже целую неделю.
Она высвободилась из моих рук.
– Нет, – резко сказала она. – Возвращайся на квартиру.
– Я не могу. Я больше не могу.
Она встала и подошла к окну. Прошло несколько минут. Она повернулась, оперлась спиной на подоконник, загородив свет, и я не мог видеть выражение ее лица.
– Это ультиматум? – спросила она дрожащим голосом. – Или я выйду замуж за тебя, или ты опять исчезнешь? И больше у нас не будет таких дней, как на этой неделе…
