Однако, подумал я, ты решила не платить, не задавая им вопросов. И, разумеется, разоблачение — лишь вопрос времени. Четыре года неуплаты налогов — да тут набегает кругленькая сумма почти в миллион фунтов. Не напрасно мама так боится угодить в тюрьму.
— Кто сейчас ведет твою бухгалтерию? — спросил я. — С тех пор, как Родерик Уорд погиб?
— Никто, — ответила она. — Просто боюсь нанимать кого-то со стороны.
«И не напрасно», — подумал я.
— Ну а прямо сейчас ты можешь выплатить всю задолженность по налогам? — спросил я. — Если выплатишь все и объяснишь, что тебя ввел в заблуждение твой бухгалтер, тогда уж точно в тюрьму тебя не посадят.
Мать снова заплакала.
— У нас нет на это денег, — мрачно вставил Дерек.
— А что же произошло с накопленными за четыре года излишками? — спросил я.
— Денег почти не осталось, — ответил он.
— Но не могло же ничего не остаться, — удивился я. — Ведь набралось около миллиона фунтов.
— Больше, — буркнул он.
— Тогда куда они делись?
— Мы потратили большую часть, — ответил он. — В самом начале очень много тратили, на отдых, поездки там разные. Ну и Родерику, конечно, тоже кое-что перепадало.
«Да уж конечно, как же иначе».
— Сколько может стоить дом вместе с конюшнями? — спросил я.
Мать пришла в ужас.
— Мамочка, дорогая, — произнес я ласково, но твердо, — чтобы не попасть в тюрьму, мы должны найти способ рассчитаться с долгами. Выплатить все налоги.
— Но ты же обещал, что не пойдешь в полицию! — взвыла она.
— Не пойду, — ответил я. — Но если ты вообразила, что налоговики ни о чем не узнают, то глубоко заблуждаешься. В налоговых службах регулярно устраиваются проверки. И будет гораздо лучше, если ты пойдешь к ним сама и во всем сознаешься. Прежде чем они раскопают.
— О господи!..
Я промолчал, позволяя им свыкнуться с этой мыслью. Ей следовало бы знать, что инспекторы из налоговой и таможенной службы ее величества проявляют мало сострадания к человеку, обманывающему систему. Единственный способ хоть как-то наладить с ними отношения — это пойти и рассказать всю правду, расплатиться по долгам до того, как они потребуют.
— Нет, если я отойду от дел, — сказала она, — тогда налоговики ничего не узнают. Если я просто уйду.
— Но, Джозефин, — возразил отчим, — мы же тобой уже это обсуждали. Как мы будем платить ему, если ты бросишь бизнес?
Я же, со своей стороны, считал, что отход от дел станет в данной ситуации если не оптимальным, то разумным решением. Она перестанет обманывать и увеличивать долг перед государством, а продав собственность, можно будет набрать необходимую сумму. Впрочем, я не разделял уверенности матери в том, что отход от дел гарантирует прекращение преследования со стороны налоговиков. Мало того, подобный поступок может даже привлечь их внимание.
Иными словами, дела обстояли хуже некуда, и как распутывать этот клубок, я пока что не знал.
* * *
Мать с отчимом улеглись спать в девять вечера, усталые, с измотанными нервами — излишек бренди тоже сказался. И с осознанием того, что теперь их тайна выплыла наружу и что впереди их ждут радикальные перемены, причем далеко не к лучшему.
Я тоже пошел к себе наверх, но спать не лег.
Осторожно вытащил культю из протеза. Было это нелегко, так как сегодня я много ходил, нога болела, а плоть под коленом распухла от притока жидкости. Следует быть осторожнее, иначе завтра с утра будет сложно нацепить эту чертову штуку.
Я взбил подушку, положил на нее культю, чтобы отек сошел, потом откинулся на спину и погрузился в размышления.
Не было ни малейших сомнений в том, что мать с отчимом влипли в жутко неприятную историю и с каждым днем будут погружаться в это болото все глубже и глубже.
Выход был прост, по крайней мере чисто теоретически: им надо собрать деньги, уплатить все налоги, сообщить о шантаже в полицию, ну а уж потом молиться, чтобы их простили.
Тогда шантажист не будет иметь над ними власти, возможно, полиция даже разыщет его, и удастся вернуть хотя бы часть денег. Но я сильно сомневался в таком исходе.
Итак, первым делом надо собрать миллион с лишним фунтов и передать эту сумму налоговой службе.
Легко сказать. А вот как сделать? Может, мне стоит ограбить банк?
Мать с отчимом нехотя признались в том, что дом вместе с конюшнями даже в условиях мирового финансового кризиса можно продать за два с половиной миллиона фунтов, это, конечно, если повезет. Но есть одна загвоздка. Дом заложен и перезаложен, а конюшни отданы под залоговое обеспечение банку, где они брали деньги в долг, чтобы продолжить бизнес.
Я вспоминал детали своего разговора с отчимом после того, как мать поднялась наверх, в спальню.
— Сколько всего у вас свободного капитала? — спросил я его.
— Около пятисот тысяч.
Я даже удивился — совсем немного.
— Но ведь тренерский бизнес на протяжении многих лет приносил очень хорошие деньги.
— Не такой уж он прибыльный, как тебе может показаться, к тому же прежде Джозефин норовила использовать любую прибыль для постройки новых стойл.
— Но почему тогда так мало свободных денег вложено в недвижимость?
— Родерик посоветовал увеличить заимствования, — ответил он. — Он считал, что деньги, связанные с недвижимостью, не работают должным образом. Прямо так и говорил, этими самыми словами: «Ваш капитал не работает на вас должным образом».
— Так как же тогда он советовал распорядиться свободными деньгами?
— Вкладывать в инвестиционный фонд, он был в нем очень заинтересован.
И снова я не поверил своим ушам.
— Ну а вы что же? — спросил я его.
— О, — сказал он, — мы так и сделали. Взяли еще денег под залог и инвестировали в фонд.
— Так что эти деньги в относительной безопасности? — с надеждой спросил я.
— К сожалению, именно этот фонд пострадал во время рецессии.
Для меня это не стало неприятным сюрпризом.
— Насколько сильно пострадал? — осведомился я.
— Боюсь, дела там совсем плохи, — ответил он. — Вообще-то фонд обанкротился еще в прошлом году.
— Но вы, разумеется, покрыли хотя бы часть убытков за счет государственной программы помощи и страховки?
— Увы, нет, — ответил он. — Это был какой-то оффшорный фонд.
— То есть хедж-фонд?
— Да, точно. Я помнил что-то такое, смутно. Слово, имеющее отношение к садоводству.
[5]
