— Но… — начал было Ян.
— Никаких «но», — резко оборвал его я. — Если хочешь, можешь убираться отсюда прямо сейчас, но я не позволю забирать собственность матери, и ничего ты не возьмешь, даже поводьев!
Я протянул руку ладонью вверх, сложил и распрямил пальцы. Он нехотя передал поводья мне.
— Вот так-то лучше, — сказал я. — А теперь давай попробуем понять друг друга. Лошади моей матери всегда лезли из шкуры, чтоб выиграть, и на конюшнях всегда создавались для этого все условия. И моя мать никогда бы не потерпела здесь сотрудников, которые думают иначе. От них она вправе требовать полной лояльности, и если ты не можешь гарантировать такой лояльности, тогда тебе действительно лучше уйти, прямо сегодня. Я ясно выражаюсь?
Ян смотрел на меня с некоторым недоумением.
— Ну, наверное, — выдавил он. — Но только вы должны обещать мне, что лошади всегда будут нацелены на победу и чтоб таких вот историй больше не было. — Он выразительно покосился на поводья.
— Обещаю, — сказал я. Одно я знал точно: больше никогда не затею эту возню с порчей поводьев. И лошади будут стараться выиграть, даже если их вдруг одолеет неведомая болезнь. — Так я правильно понял, ты остаешься?
— Наверное, — нерешительно протянул он. — Завтра, прямо с утра, решу.
— Ладно, — ответил я. — Тогда увидимся утром.
Взмахом руки я отпустил его, Ян нехотя развернулся и направился к двери. Потом вдруг остановился и сказал:
— Давайте заберу поводья, попробую починить. — И протянул руку.
— Нет, — ответил я и еще крепче сжал в кулаке поводья. — Они останутся здесь.
Он смотрел на меня с кислой миной, затем, наверное, понял, что с такой уликой я не расстанусь никогда. А что тогда он сможет предъявить организаторам без этих поводьев? Хотя, даже на мой взгляд, стежки, которые я подрезал скальпелем и которые порвались прямо перед стартом, выглядели абсолютно идентичными тем, что я оставил нетронутыми.
Должно быть, от внимания Яна не укрылась решимость, с которой я сжимал в руке эти поводья. О том, чтоб вступать со мной в схватку, и речи быть не могло, а потому он наконец осознал, что никуда с ними не пойдет. Но он все никак не уходил.
— Спасибо, Ян, — сухо сказала мать. — Это все.
— Ладно, — ответил он. — Увидимся утром.
Выйдя, он нарочито громко хлопнул дверью. Я подошел к окну и наблюдал за тем, как он шагает по усыпанной гравием дорожке к своему жилищу.
— А он хороший старший конюх? — не оборачиваясь, спросил я.
— Ты это о чем?
— Тебе бы не хотелось терять его?
— Незаменимых людей нет, — надменно ответила она.
Я обернулся.
— Это и к тебе тоже относится?
— Не говори глупостей, — отмахнулась она.
— Я и не говорю.
* * *
Обед в субботу прошел в полном мраке. Неужели прошла всего неделя со дня моего приезда в конюшни Каури? Казалось, что целый месяц, не меньше.
Как и прежде, мы все трое уселись на кухне за стол и ели запеканку из мяса, риса и овощей, приготовленную на медленном огне в микроволновке. Я подумал, что в таких случаях можно было бы подать и бифштекс, хотя, если честно, мне было все равно. Да и беседа казалась равно неаппетитной.
— Так что будем теперь делать? — нарушил я мрачное молчание.
— В каком смысле? — спросил отчим.
— Будем сидеть и ждать, пока шантажист не позвонит или не заявится?
— А ты что предлагаешь? — спросила мама.
— Ну, не знаю, — ответил я. — Просто чувствую, пришло время начать контролировать его, другого выхода нет.
Еще какое-то время все молчали.
— Вы расплатились с ним на этой неделе? — спросил я.
— Да, конечно, — сказал отчим.
— А как вы платите?
— Наличными, — ответил он.
— Это понятно. Но как именно вы передаете ему деньги?
— Так же, как всегда.
— Как? — раздраженно спросил я. — Почему ответы из вас приходится вытягивать клещами?
— По почте.
— Значит, есть адрес? — нетерпеливо спросил я.
— Есть. Где-то в Ньюбери.
— А как вы получили этот адрес?
— Он был указан в первом послании с угрозами.
— Когда оно прибыло, это послание?
— В июле прошлого года.
Когда Родерик Уорд погиб в автокатастрофе.
— И адрес этот все тот же, ни разу не менялся? — спросил я.
— Да, — кивнул он. — Каждый четверг я должен положить две тысячи фунтов банкнотами по пятьдесят в плотный конверт и отправить почтой по указанному адресу.
Я вспомнил записку с угрозами, которую нашел на письменном столе матери.
— А что произошло, когда один платеж не поступил вовремя?
— Да я застрял в пробке и не успел в банк снять деньги. Он уже закрылся.
— Но разве нельзя было получить из автомата по кредитной карте?
— Да у меня там оставалось всего двести пятьдесят.
— Можете дать мне этот адрес? — спросил я.
Он поднялся принести его, но тут зазвонил телефон. Все мы дружно взглянули на настенные часы. Ровно девять вечера.
— О господи, — пробормотала мама.
— Давайте я подойду, — сказал я и направился к телефону.
— Нет! — вскрикнула мать и поднялась со своего места. Но было уже поздно.
— Алло? — бросил я в трубку.
Ответом было молчание.
— Алло, — повторил я. — Кто это?
И снова тишина.
— Кто говорит? — спросил я.
В трубке послышался щелчок, потом — частые гудки. Звонивший повесил трубку.
Я вернул свою трубку на место.
— Не слишком разговорчивый попался тип, верно? — улыбнулся я матери.
Она была в бешенстве.
— Зачем ты это сделал?
— Да затем, что этот гад должен усвоить: мы не собираемся плясать под его дудку.
— Конечно. Тебе легко говорить. Не тебя засадят за решетку, — сердито проворчал отчим.
— Нет, — сказал я. — Но думаю, все мы понимаем, что пора перестать платить деньги шантажисту. Надо как-то разобраться с ситуацией по налогам. И прежде всего мне хотелось бы знать: кто он такой, этот шантажист. Надо заставить его совершить ошибку. Хочу, чтоб этот тип высунул голову из-за изгороди хотя бы на секунду, тогда я увижу его.
«А еще лучше, — подумал я, — просто пристрелю».
Тут телефон зазвонил снова.
