На противоположной стороне улицы на низкой деревянной скамейке стоял мужчина с бородой настолько густой, что казалось, всё его лицо состоит лишь из чёрных курчавых волос да пары маленьких глаз. Мужчина громко читал стихи, часто повторяя имя Руслан. И судя по всему, Руслана этого поэт не любил. Тётка лет сорока, волоча ногу, подошла и срезала с его бороды прядь волос. Поэт продолжал декламировать, даже на секунду не запнулся.
У домика с синей плоской крышей женщина в платке высаживала чернобривцы. Маленькая девочка тут же их выдёргивала, а после с радостным визгом обрывала огненно-рыжие лепестки. Обе выглядели довольными.
Перепачканный землёй мальчуган лет семи подбежал к Марине и изо всех сил ударил палкой по ноге.
– Ай!!!
– Идём быстрее. – Ярослава ускорила шаг и потянула её вперёд.
– Но он…
– Идём. И скажи спасибо, что тебе встретился Артёмка, а не папаша его.
Марина обернулась на ходу. Чумазый мальчишка лупил палкой по курам, которые осмелились перейти дорогу в его присутствии. Затем швырнул своё орудие в спину бреющейся барышни. Что собой представлял папаша Артёмки, Марина боялась даже вообразить.
Наконец они подошли к дому – роскошному двухэтажному терему, так не похожему на однообразные жилища посёлка. Треугольную разноцветную крышу украшал флюгер в виде изогнувшей спину чёрной кошки, около терема цвели вишни и пионы.
– Рассказывай, кто ты? – Едва они переступили порог, брюнетка пошла в наступление. – И откуда здесь взялась? Только не ври про Руслана.
– Я просто заблудилась. Я из соседнего посёлка. Он здесь, километрах в десяти. Шла… шла в гости…
Ярослава снисходительно улыбнулась.
– В гости шла? Из соседнего посёлка? Из какого же это? Я кому сказала – не ври!
Она подошла к Марине вплотную, подняла бровь. И добавила:
– Тебе же хуже будет, дурочка.
Марина вздохнула. В горле стал комок, болела ушибленная Артёмкой нога. Вспомнился сын. Виктор, так его назвали. Ярослава пристально смотрела, ожидая ответа. «Хуже будет, говоришь? Что вы мне сделаете? Убьёте? Я уже мёртвая. Рассказать бы тебе всё, как есть, но… Кто его знает, где я?» И – когда? Долговязый сказал: вперёд на сто лет, Марина была уверена, что она всё еще в родном двадцать четвёртом веке, а Брут рыщет неподалёку. Только местность абсолютно незнакомая, но… Мало ли что случилось за время, пока леди Гамильтон, хм, беспамятствовала в папиной лаборатории?
– Я… ничего не помню. Совсем ничего. Шла по лесу, а потом – вспышка света. А в следующий миг – открываю глаза, а рядом Павел. – Она в отчаянии развела руками. – Рада бы сказать больше, но не могу.
И немного подумав, добавила:
– Мне бы и самой хотелось понять, что со мной случилось. И где я?
Ярослава зыркнула с недоверием и ничего не ответила.
– Да, – продолжила Марина. – Я совершенно не понимаю, куда попала. Что это за место ужасное? Люди ходят голые, испражняются на улице. Ребёнок безумный. И подозреваю, я ещё не всё увидела.
– Не всё, – медленно проговорила Ярослава.
– Где я?
– В посёлке Либертия.
– А… – Марина открыла рот, чтобы спросить, какой сейчас год, но передумала. – Тут и правда всё можно? А что со мной сделают? Этот парень у озера был готов меня разорвать, а я так и не поняла: за что? Помогите мне, я вижу, что вы не такая, как все.
– Не тарахти. Про Руслана Павлу зачем наврала?
– Я не врала! Он сам всё выдумал. А я даже не знаю, кто такой Руслан. И кстати, кто он?
Ярослава улыбнулась.
– Теперь я готова поверить, что ты нездешняя. Руслан – куратор Либертии и правая рука Лорда. Если кто-то и сможет помочь тебе разобраться в случившемся, то только он.
Радужная полоска зацепилась за вершину дуба, заструилась между ветвями, потекла вниз, по диагонали, пока не встретилась с клёном, соединяя два дерева семицветной стеной. Руслан залюбовался зрелищем. После дождя дышалось легко, кожу приятно холодило. Радуги вот дорогу преграждают. Ходят слухи, что Дворники тоже появляются из радуг. Не из таких, конечно… Хотя кто их, подметальщиков, знает, откуда они берутся. Он ни разу ни одного так и не засёк.
Лорд недоволен: Руслан уже почти год на посту куратора Либертии, а обещанный Дворник поныне на свободе. Одно радует – дети исчезать перестали. Зато часто начали замечать ватаги ребятни, которые загадочно шушукались и вертели в руках маленькие метёлки. И ведь не запретишь играть «в Дворников». Либертия, мать её! А ещё обнаружилось подтверждение теории Кельвина: «Тотальная вседозволенность рано или поздно оборачивается массовой агрессией». И Руслан, кажется, попал на то самое «поздно» – рассвет девиаций начался через полгода его кураторства.
Впрочем, в том есть и его вина. Он так увлёкся охотой на Дворников, что о прямых обязанностях куратора позабыл напрочь. А когда вспомнил, девиации уже цвели буйным цветом, угрожая превысить норму. У его предшественницы такого не случалось ни разу. Интересно, как Хала справлялась? Надо было хоть расспросить её, прежде чем… Да кто ж знал.
А девиации развились сразу двух видов. Во-первых, расплодилось маньяков, решивших, что им дозволено даже убийство… Оно под официальным запретом не было, но являлось отклонением от нормы. Как и жестокие увечья, наносимые живому существу. Во-вторых, как-то незаметно образовалась группа людей, возомнивших, что жизнь без ограничений скучна, уныла и бесперспективна. Они назвались «запретниками», придумали себе и своим семьям кучу нелепых, а порой и жестоких правил и принялись направо и налево рассказывать, что всё лучшее мира сего рождалось в тяжёлом марафоне с препятствиями. Оно-то, возможно, и так. Более того, у них целый посёлок имеется – «марафонцев». Но либертийцам подобные мысли ни к чему. С другой стороны, запретить что-либо напрямую он не может – посёлок Вседозволенности всё-таки.
Но куратор Либертии выкрутился. Ликвидировал одних нарушителей, нашёл управу на вторых – в лице первых, а по ходу действия ещё и третьих выявил. Жаль, к Дворникам это его ни на шаг не приблизило.
Руслан остановился перед кленово-дубовой радугой. А что, если это тот самый предвестник, портал в некую иную реальность? И, сделав шаг, он встретится лицом к лицу с одним из этих недоразумений с метлою? А может, и не с одним… Куратор Либертии бочком подошёл к стене, сотканной из тумана и света, сунул в неё руку – по ладони скользнула сине-фиолетовая полоса. Руслан прошёл сквозь радугу. Ничего. Лес как лес. Никаких Дворников. Только пичужка над головой расщебеталась громче прежнего. Смеётся небось. Главный по вседозволенности почувствовал себя полным кретином.
Домой, пора домой.
Дом встретил его запахом горячих блинчиков с творогом и маком. Руслан облизнулся. Ярослава – умница. Не зря он добился для неё разрешения на переезд в Либертию. И не только потому, что готовит вкусно. Ещё ни одна женщина не приносила ему столько уюта, покоя и ощущения особого душевного комфорта, как Яра. А барышень за свою жизнь Руслан познал мно-о-ого. Особенно после того, как в Либертии поселился. Ярослава злилась, но недолго. Ему и самому скоро приелась такая свобода. Когда можно всё, невольно задумываешься: а так ли это нужно? В посёлке вседозволенности нет слова «измена», самого такого понятия не существует. Хочешь – женись, хочешь – разводись, хочешь – заводи пять любовниц или восемь мужей, хочешь – живи один до старости. Никто и никогда тебя ни в чём не упрекнёт. Либертийцы отродясь не слышали, что можно жить иначе – в каких-то чётких социальных рамках. Однако некоторые умудрялись и здесь заключать браки «на года». Руслану внезапно пришло в голову, что Дворников стоит поискать как раз в таких старых добрых семьях. Они с Глином Коперовичем – начальником негласной охраны Либертии – устраивали засады, сулили награду за помощь в поимке, рисовали карту с «дворнико-точками», а стоило бы задуматься: у кого из сельчан мистические подметальщики могли получить поддержку? У того, кто на них наиболее похож – живёт по принципам, близким к стандартным. А большинство либертийцев стандартными не назовёшь… И почему эти недоразумения с палками привязались именно к его посёлку? В других ЭП о Дворниках и не слышали. А если и слышали, то так редко, что тут же и забыли. Повезло ему. Вернее, сначала Хале счастье подвалило. Не закончить бы так же, как сводная сестра.
