— А она настоящая? — спросил Эндрю.
— Настоящую мы должны охранять от «черной дыры», чтобы та ее не засосала, — ответил внуку дед.
Лицо Эндрю в этот миг выражало почти непередаваемую смесь радости и понимания. Стоящий малый, подумал я.
Сам старался не смотреть в мою сторону.
* * *
В понедельник утром все еще шел дождь. Джеймс со своим семейством отправился на юг. Роберт выехал из замка, чтобы встретить гостей в Краси и порыбачить на Спее. Приехал Джед — забрать меня отсюда и вернуть в прежнюю жизнь.
Он привез с собой дубликаты кредитной карточки и чековой книжки, которые переправил к себе домой до моего возвращения. Из Инвернесса Джеду сообщили, что моя волынка готова. Один из «Лендроверов» дядиного поместья Джед отрядил в мое временное пользование и одолжил мне мобильный телефон на случай, если понадобится связаться с Лондоном или Редингом. В горах такая связь ненадежна, но это лучше, чем ничего, добавил Джед.
— Спасибо, — все, что я мог сказать ему, а он покачал головой и широко улыбнулся, пожав плечами.
— На твоей хижине новый замок, я уже говорил тебе об этом, а вот два ключа к нему, — Джед вручил мне связку. — Третий у меня, а больше ключей нет.
Я кивнул и, выйдя за Джедом из дверей, нашел коробки, которые оставил в его машине в субботу вечером, уже уложенными в «Лендровер». Из дома дяди Роберта я взял только одежду, уже сухую, сложенную в спортивную сумку, которая пахла порохом, вересковыми пустошами и старым твидом. Это был запах давно минувших дней, запах исчезнувшего мира.
Джед похвалил мои новые клюшки для гольфа.
— Да, хороши, — сказал я, — но только теперь я буду хранить мое снаряжение в клубе. Кстати, где посоветуешь держать мою волынку?
Джед немного смутился.
— Ты... ты боишься, что эти грабители еще вернутся?
— А ты не боялся бы?
— Можешь остаться у нас с Флорой.
— Джед, скажи, ты не замечал, что люди склонны восстанавливать свои разрушенные землетрясением или ураганом жилища на прежнем месте, и святой Эндрю покровительствует этому? — Будет лучше, если ты не последуешь их примеру.
— Что поделаешь? Назови это, если хочешь, слепой верой, — сказал я.
— Или упрямством.
— Верно! — Я не мог не улыбнуться. — Однако не волнуйся. На этот раз я слегка напугаю взломщиков.
— У тебя нет электричества.
— Зато есть консервные банки на веревках, а внутри банок — камни.
Джед сокрушенно покачал головой:
— Ты сумасшедший.
— Говорят.
Он уступил и не стал настаивать на своем.
— Тебя ждут в полиции, — сказал он. — Спроси там детектива Беррика. Он выезжал со мной на место и своими глазами видел все, что они там натворили.
— Ладно.
— Будь осторожен, Ал, прошу тебя. Будь осторожен.
— Буду, — сказал я.
Мы выехали вместе, но у ворот владений дяди Роберта я расстался с Джедом. Оттуда я поехал в сторону моей хижины, лишь раз ненадолго остановившись, чтобы расплатиться дубликатом чека за хранение принадлежностей для игры в гольф, и выгрузил их в шкафчик, что мог бы сделать и лучше, если бы раньше мне чаще приходилось делать это.
Новые ключи от моей хижины открыли мне путь в тот же кавардак, который я покинул шесть дней назад.
Единственным утешением мне служило то, что больше здесь ничего не двигали и не повредили. Вздохнув, я извлек из беспорядка не использованный до сих пор пластиковый мешок для мусора и вместо того, чтобы слегка загрузить его, как обычно, салфетками для протирания кистей, насыпал в него груду покореженных тюбиков и всякую мелочь, тоже в основном обломки и осколки.
По— прежнему моросил дождь. Мой матрац и постельные принадлежности были влажны и пропитаны запахом воды, в которой я промывал кисти. Отвратительно пахло и мое кресло.
Ублюдки!
В дождливые дни я привык ставить машину под крышу гаража. Вот и сегодня я как приехал, так сразу и поставил «Лендровер» туда, но потом снова вывел его из гаража и постепенно, шаг за шагом укладывал свое пострадавшее имущество в сухом месте, тщательно выискивая все, что могло оказаться не моим, а остаться после взломщиков — что-то такое, что они могли бы здесь потерять или забыть. Когда я закончил эту работу, все, что осталось в моей комнате, так это кровать с голой металлической сеткой, комод с выдвижными ящиками (пустой), полка спасенных книг, сковородка с кое-какими кухонными принадлежностями и один мольберт (еще два были сломаны). Я вымыл пол и собрал рассыпанные кофе, сахар и весь прочий мусор в совок. После этого мне оставалось лишь уныло взирать на дюжины пересекающихся между собой отпечатков, оставленных башмаками, растоптавшими мои тюбики с красками. Это были отпечатки обуви, миллионы пар которой продаются по всей Британии. Увы, эти следы не помогли бы опознать тех, кто носит такую обувь.
Как ни тщательно искал я какую-нибудь чужую вещь, все, что удалось мне найти, оказалось не полезной для следствия записной книжкой с адресами и номером телефона боксерского клуба, а всего лишь очками в пластмассовой оправе.
Я надел их, и все расплылось у меня перед глазами. Это были очки для дали, показавшиеся мне сильными.
На одной из заушин я разглядел цифру — 2.
Эти очки, подумал я, нечто вроде вспомогательного средства, используемого, чтобы ввести в заблуждение тех, кто видит тебя то здесь, то там. Именно такого рода очки видел я на моих взломщиках. Маскировка. Театральный реквизит. Я завернул очки в кусок фольги, оторвав его от ролика, который иногда использовал для быстрой замены палитры. С палитры пришлось бы соскребать старую засохшую краску, а фольгу можно было просто скомкать и выбросить. Некоторых художников бедность вынуждает использовать таким образом старые телефонные справочники.
Я перенес из «Лендровера» в хижину сумки и коробки с вещами и разместил их, не открывая, на голой сетке кровати. Потом я запер дверь и некоторое время сидел в «Лендровере», обдумывая свои дальнейшие действия, и наконец поехал на поиски сержанта Беррика.
Сержанту Беррику с лихвой хватило пяти минут, чтобы сообщить мне, что он испытывает непримиримую неприязнь к торговцам наркотиками, проституткам, англичанам, футбольной команде «Селтик», консервативной партии, ко всем образованным маменькиным сынкам старше семнадцати лет, ко всем этим зазнайкам офицерам и начальникам, бумажной волоките, а также к предписаниям, запрещающим ему выколачивать показания из подозреваемых, и особенно — к длинноволосым бродягам, которые живут в горах и корчат из себя невесть что, а сами кормятся подачками от титулованных особ, хотя все эти титулы пора бы давно уже отменить и упразднить. За этим сердитым ворчанием в действительности скрывалось добродушие истинного шотландца с обостренным чувством справедливости.
