Худощавый, подошедший, вероятно, к сорокалетнему рубежу, он достиг и того рубежа, за которым следовало присвоение ему офицерского звания и превращение в одного из тех начальников, коих он презирал. Со мной он держался подчеркнуто (пожалуй, даже жирной линией) корректно и сразу же предупредил меня, — чтобы я не рассчитывал на то, что получу свои вещи обратно.
— Я был бы удивлен, если бы вам повезло и вы нашли бы украденные у меня картины, — сказал я ему на это.
— Что за картины? — Он уставился в список похищенных у меня вещей. — Ах да! Вот они. Четыре картины с изображением сцен игры в гольф. — Он поднял на меня глаза. — У вас там все было вымазано краской.
— Да.
— Вы сами написали эти картины?
— Да.
— Существует какой-нибудь способ распознать их?
— В верхнем левом углу на них есть наклейки, — сказал я. — Копирайт. На этих наклейках мое имя — Александр, и дата нынешнего года.
— Наклейки можно сорвать, — сказал сержант Беррик.
— Эти нельзя. Они намертво приклеены к холсту.
Он вытаращил на меня удивленные глаза, в которых нетрудно было прочесть «Не морочьте мне голову», однако ввел полученную информацию в компьютер.
— Наклейки «копирайт» на тыльной стороне, — громко произнес он, отпечатывая слова, и пожал плечами. — Никогда не знаешь, чего от вас ждать.
— Спасибо, — сказал я.
— Можно укрепить другую наклейку поверх первой.
— Можно, — согласился я, — но при этом надо знать, что мое имя отпечатано чернилами, которые проявятся в рентгеновских лучах.
Опять взгляд сержанта Беррика сделался удивленным:
— Хитро придумано.
— Такова жизнь, — сказал я и, сам того не ожидая, зачем-то улыбнулся ему.
— Посмотрим, что тут можно будет сделать, — пообещал он.
— Если отыщете мои картины, я напишу ваш портрет.
Он разложил на своем письменном столе рисунки, которые я сделал на вокзале в Далвинне, — портреты четверых ублюдков. Несколько ироническое и задиристое отношение сержанта Беррика ко мне изменилось. Я заметил на его лице неподдельный интерес.
— Напишите портрет моей жены, — сказал он.
— Согласен.
* * *
Неподалеку от полицейского участка находился магазин, который само небо послало туристам. Там я купил спальный мешок и прочие предметы первой необходимости, без которых жизнь в моей разоренной хижине была бы невозможна, а потом сделал порядочный крюк в сторону почты — узнать, нет ли для меня писем, пришедших за минувшую неделю, и запастись, как всегда, продовольствием и новым газовым баллоном.
— Не желаете ли воспользоваться моим телефоном, мистер Кинлох? — вежливо спросил меня старина Дональд из магазина напротив. — Тот, что снаружи, кажется, опять неисправен.
Я мог бы биться об заклад, что так оно и будет, но, к удовольствию старого плута, один раз все-таки позвонил: в мастерскую, где находилась в починке моя волынка. Спросил, могут ли прислать ее либо на дом Джеду Парлэйну, либо в магазин Дональда Камерона.
Старый Дональд буквально вырвал у меня трубку из рук и сказал, что сам приедет в Инвернесс в среду и лично заберет для меня волынку. Так и договорились. Дональд положил трубку и посмотрел на меня, лучась надеждой.
— Сколько я вам должен? — спросил я, отклонил названную Дональдом сумму и выторговал у него уступку. Сошлись мы на цене, равной минимальной сумме, за которую можно было бы выкупить короля.
— Всегда к вашим услугам, мистер Кинлох. Всю обратную дорогу я ехал под дождем. Сидя в сравнительно комфортабельном «Лендровере», остановленном у самой двери хижины, я включил мобильный телефон. Прием был скверный, но все же терпимый.
В Рединге конторы еще работали. В начале разговора с Тобиасом Толлрайтом я буквально дрожал от волнения, но его уверенный тон успокоил меня.
— Миссис Морден хочет поговорить с тобой. Она организовала встречу кредиторов. По крайней мере они согласились на это.
— Это хорошо?
— Обнадеживающе. — Тоб...
— Что еще?
— Юнг и Аттли. Тобиас расхохотался:
— Он гений, ты еще в этом убедишься. Я не стал бы рекомендовать кого-то ему или его — кому-то, но вы оба в чем-то схожи. Оба мыслите, как бы это сказать... окольными путями, что ли. Вместе у вас хорошо получится. Дай ему шанс.
— Он сказал тебе, что я нанял его?
— Хм... — отозвался Тобиас.
Его растерянность всколыхнула ужасные сомнения в моей душе.
— И, конечно, он не сказал тебе, о чем я просил его? — продолжал я.
— Э-э-э...
— Такого умения держать язык за зубами я не ожидал.
— Дай ему шанс, Ал, — снова беспечным тоном сказал Тобиас.
Все равно уже поздно, подумал я, не стоит ничего менять. Настроение у меня испортилось.
Потом я позвонил Маргарет Морден. В трубке зазвучал ее бодрый голос, четко произносящий слова:
— Я все расставила по своим местам. Кредиторы в шоке. Норман Кворн действительно ловко сработал. Но я уговорила банк и налоговую инспекцию не спешить. Мы предполагаем снова встретиться в среду, после того как они обсудят дело со своими головными учреждениями. Хорошо уже то, что завод пока что работает и сбывает свою продукцию, получая доход, и пока там действует Десмонд Финч и нынешний главный технолог, завод остается на плаву. — Вы... вы говорили с кредиторами насчет скачек?
— Они поняли, что вы имеете в виду, и обсудят этот вопрос в среду.
— Значит, надежда есть?
— Но они хотят, чтобы сэр Айвэн вернулся к своим делам.
— Я тоже хочу этого, — вырвалось у меня.
— А пока что, однако, вы имеете право ставить свою подпись вместо него. Он непреклонен в том, что делать это можете только вы и никто другой.
— Даже его дочь?
— Я задавала ему тот же самый вопрос. Александр — и никто другой, таково решение сэра Айвэна.
— В таком случае я сделаю все, чего вы захотите от меня, и... Маргарет...
— Да?
— Как вы сегодня одеты?
Наверное, она от удивления открыла рот и не знала, что сказать. Потом засмеялась:
— Кофе со сливками.
— Мягкие, приятные тона?
— Действующие на подсознание. В среду — неяркий, практичный темно-синий костюм. Деловито, но не слишком.
— Дай Бог, чтобы это помогло.
— В самом деле... — В ее голосе появилась неуверенность. — В этом есть что-то странное...
— В чем?
— В счетах пивоваренного завода. Вот оно что!
