— Вы правильно поняли меня.
— И что увидела эта девица?
— О! — Юнг-Аттли развеселился. — Супруга Сэртиса держит его на коротком поводке. Некоторым мужчинам доставляет удовольствие быть покорными. Не сказал бы, что Сэртис тяготится строгостью своей супруги, но по средам после полудня миссис Сэртис, кажется, председательствует на заседании какого-то местного женского комитета, а ее мистер сбегает в Гвилдфорд консультировать своего делового партнера. У Сэртиса, насколько мне известно, есть дела в какой-то коневодческой ферме, наполовину принадлежащей его жене, а наполовину — кому-то еще, какому-то деловому партнеру. Во всяком случае, в среду, во второй половине дня, то есть не далее как вчера, Сэртис проехал лишний круг или два, высматривая бритоголового. Решив, что он в безопасности, Сэртис подъехал не к служебному офису, а к домику с террасой на окраине Гвилдфорда, вернее, припарковался на соседней улице, осторожно осмотрелся кругом, чем выдал себя, потому что он глуп, и лишь потом подошел и открыл входную дверь своим ключом.
Я вздохнул.
— Вас это не интересует? — Интересует, но я-то ожидал, что он встретит— четырьмя громилами в тренировочном зале.
— Сожалею, но такой встречи не состоялось. Во всяком случае, мистер Юнг нанес вчера визит в дом в Гвилдфорде, как только Сэртис оттуда вышел.
— Мистер Юнг в костюме, шляпе и с усами?
— Он самый, — кивнул мой собеседник (или моя собеседница).
— И?
— И узнал, что там живет бедная маленькая телка, которая позволяет таким недотепам, как Сэр-тис, шлепать себя перед сексом.
— Проклятье.
— Вы ждали не этого?
— Нет.
— Хотите, чтобы я продолжал?
— Да. — Я вынул из кармана завернутые в фольгу очки и вручил их своему собеседнику. — Это очки, которые оставил в моей хижине один из четверых грабителей. Очки с такой диоптрией люди снимают, когда собираются что-нибудь прочесть. Думаю, этими очками пользовались не часто, но это все, что осталось после тех четверых.
Он (она) развернул (ла) очки без особого интереса.
— И еще, — сказал я, — постарайтесь что-нибудь разузнать о золотых дел мастере, который работал в Лондоне примерно в 50-60-х годах прошлого века. Его имя Максим.
— Что еще? — чуть удивленно спросил он-она.
— Сколько вы берете за выполнение роли телохранителя?
— Это дополнительная плата.
Я заплатил ему гонорар еще за одну неделю. Сумму издержек и дополнительной платы, сказал он, — я узнаю, когда дело будет завершено.
ГЛАВА 8
Айвэн разложил на своем письменном столе соглашения с кредиторами и неторопливо, внимательно читал их одно за другим. На душе у него, казалось, было тяжело.
В комнату вошла моя мать. Айвэн поднял голову и улыбнулся. Впервые, кажется, с тех пор, как он заболел, морщины на его лбу разгладились, исчезло выражение беспокойства в глазах. Мать улыбнулась ему в ответ с тем глубоким дружеским сочувствием, какое бывает между преданными друг другу мужем и женой. А я подумал, что управляющий местным банком, увидев такую перемену в Айвэне, счел бы ее достаточным вознаграждением мне за все, что я успел сделать.
— Наш мальчик, — сказал Айвэн (раньше он говорил матери «твой мальчик»), — одним росчерком пера заковал пивоваренный завод в цепи и обрек его на нищету.
— Тогда чему же ты радуешься? — спросила Айвэна моя мать.
Айвэн взял со стола толстую пачку бумаг в синем конверте и потряс ею в воздухе.
— Здесь, — сказал он, — результаты нашей ежегодной аудиторской проверки. Тобиас Толлрайт подписал их. Это разрешение нам продолжать дело. Условия выплаты долгов, установленные кредиторами, суровы и жестки, очень жестки, но справедливы. Мы обязаны достигнуть прежней силы, восстановиться. И кредиторы готовы помогать нам в проведении Челтенхемских скачек! Я был уверен, что нам придется отказаться от них. Кубок и Гольден-Мальт... Я все еще рискую лишиться их. Этого нельзя допустить, мы должны выплатить долги. Непременно. Увеличить объем сбыта продукции... Я созову правление.
Похоже, прежняя решимость мало-помалу возвращалась к Айвэну.
— Ты славно потрудился, Александр, — сказал он.
Я отрицательно покачал головой:
— Благодарите за все миссис Морден. Это ее работа.
Мы втроем: Айвэн, моя мать и я — провели очень приятный вечер, но утром от эйфории Айвэна не осталось и следа. Он сетовал, что акционеры пивоваренного завода будут получать лишь мизерные, можно сказать, символические дивиденды в течение трех следующих лет. Надо отдать Айвэну должное — он думал не о себе, хотя и был крупнейшим из пайщиков завода. Он думал о бедных вдовах, о тех мелких совладельцах акций, которые жили на доходы от своих акций еще прежде, чем он, Айвэн, унаследовал этот завод. Для некоторых из них эти дивиденды были единственным источником существования, сказал Айвэн.
— Если бы вы обанкротились, — заметил я, — они были бы рады получить вообще хоть что-нибудь. Что бы им тогда досталось? Крохотная общая сумма — и никаких постоянных поступлений.
— И все же...
Я надеялся, что у Айвэна хватит сил и энергии, чтобы одеться, как одевался он до своей болезни, но он продолжал сокрушаться, думая о несчастных вдовах.
— Может быть, я смогу... из своих собственных средств... оплатить векселя этой зимой.
Моя мать нежно гладила Айвэна по руке.
Я думал, что, составив накануне приписку к своему завещанию, Айвэн сообщил своему адвокату чтобы тот не утруждал себя теперь уже ненужным визитом, но, как выяснилось, Айвэн забыл отменить встречу, и громогласный неуклюжий Оливер Грантчестер ровно в десять часов заполнил собою окружающее пространство да еще притащил с собой кроткую Миранду.
Айвэн смущенно залепетал что-то в свое оправдание, но Грантчестер его не слушал.
Адвокат без малейшего стеснения смерил меня неодобрительным взглядом и сказал Айвэну, что они в моем присутствии не нуждаются. При этих словах он указал сначала на меня, потом на дверь. Его тон не допускал возражений, а жесты не оставляли сомнений в том, что мне приказано удалиться. Я и в самом деле собрался уходить, но тут, как корабль на всех парусах, явилась Пэтси, волоча за собой в кильватере Сэртиса.
Сэртис вызывал во мне отвращение. Безвольный, жалкий, злобный и развратный, тайный посетитель домика в Гвилдфорде...
— Отец, вы не сделаете никакой приписки, пока я не буду уверена, что Александр (мое имя Пэтси произнесла, точно выплюнула) не получит выгоды от этого.
— Дорогая моя, — сказал Айвэн, — сегодня утром я не напишу никакой приписки. Вообще ничего.
— Но вы сказали... Вы же договорились с Оливером, чтобы он приехал к вам...
