— Не в этот же банк, — возразил я.
И встретил Пэтси на автостоянке, как мы и условились.
— Хэлло, — приветствовал я ее.
— Александр...
Она казалась неуверенной в себе, смущенной. Такой я еще никогда ее не видел.
В блузке и жакете, длинной юбке и туфлях на низком каблуке, Пэтси, однако, выглядела весьма привлекательно.
Я объяснил ей, что она должна пойти со мной в банк и выслушать, какие трудности возникли при попытке отыскать украденные миллионы «Кинг Альфред'с Бревери».
Двенадцать лет Пэтси мучилась страхами, что я только и делаю, что придумываю, как бы это похитрее обобрать ее, однако, глядя на нее, я бы не сказал, что она очень уж волнуется оттого, что поиски денег могут остаться безуспешными.
— Уверяю вас, они делают все возможное, чтобы найти ваши деньги, — сказал я Пэтси.
— Деньги моего отца, — возразила Пэтси. — Все, что ты сделал, — это ведь ради него, правда?
— Думаю, да.
— Ты никогда не сделал бы этого для меня.
— Этот завод был его жизнью, — сказал я. — Айвэн создал его и гордился им. Жестокое предательство, на которое пошел Норман Кворн, сломило Айвэна, больше того, оно убило его. Ради Айвэна и матери я и пытался сделать все, что мог, лишь бы спасти положение завода, спасти Айвэна. Мне это не удалось, но я хочу, чтобы люди в банке сказали тебе, что я не собираюсь обокрасть тебя. Я хочу восстановить то, что создал Айвэн.
— Александр...
— В четверг я поверил тебе, — сказал я, — поверил в твою искренность. Надеюсь, ты и сама не представляла себе, во что вовлекаешь меня. Ты пыталась остановить эту маленькую забаву с мангалом, ты помогла мне. Ну да ладно, — закончил я, стараясь не стать слишком многословным под влиянием минуты. — Ты пойдешь в банк?
Пэтси молча кивнула и пошла со мной в комнату для конфиденциальных совещаний, где ее природное очарование сразу же покорило финансиста, который никогда раньше не встречался с ней. Ах, как он засуетился, предлагая ей занять место за столом и выпить чашечку кофе, а она мило улыбалась ему. Умения мило улыбаться Пэтси было не занимать.
Мы все расположились за столом, и финансист — сама любезность — предупредительно разложив на столе бумаги, объяснил Пэтси, какие меры были приняты, чтобы спасти пивоваренный завод, и рассказал о предпринятой попытке найти исчезнувшие миллионы, используя список, составленный Норманом Кворном.
— Ах, вот что это за список, — тихо сказала Пэтси. — Там что-то важное?
— Не показывайте его миссис Бенчмарк, — резко произнес Тобиас.
— Почему? — спросил финансист.
— Вы знаете, чего стоило доставить его сюда. Ал может сколько угодно, сидя за этим столом, делать вид, что ему все нипочем, но большую часть времени он был близок к обмороку...
— Нет, — возразил я Тобиасу, — вовсе нет.
— Не надо притворяться. Да и еще раз да. — Тобиас указал в мою сторону своей зубочисткой. — Готов держать пари, что не кто иной, как Оливер Грантчестер надоумил миссис Бенчмарк предложить Алу перемирие и заманить его в этот злополучный сад. И пусть в данный момент Грантчестер находится в тюрьме, но рано или поздно он выйдет оттуда, а он, вероятно, знает, как пользоваться этим списком, который мы никак не можем расшифровать. И, может быть, Грантчестер уже объяснил миссис Бенчмарк, что ей следует высмотреть в этом списке, поэтому показывать ей список ни в коем случае нельзя.
Настало гнетущее молчание. Пэтси медленно встала.
— Оливер Грантчестер обманул меня, — сказала она. — Вы правы. Нелегко признаваться в этом. — Ей трудно было говорить. — Я ничего не знала об этом списке, пока Оливер не спросил о нем Александра. Можете не показывать его мне. Я не хочу его видеть. — Пэтси посмотрела мне в глаза. — Мне очень жаль. Прости меня.
Я тоже встал. Наклоном головы Пэтси простилась с присутствующими и вышла.
* * *
В конце этого дня, не давшего никаких результатов, кроме полного разочарования, я вернулся в Лондон, где в доме на Чесхэм-плэйс меня принял дядя Роберт. В беседе за кружкой пива я рассказал Самому о том, как три умных головы в течение двух полных рабочих дней пытались расшифровать список банковских счетов Нормана Кворна и потерпели неудачу.
— Ничего, может, завтра им повезет, — ободряюще сказал дядя Роберт.
— Нет. Они отказались продолжать эти бесполезные поиски. У них ведь есть и другие важные дела.
— Не расстраивайся, Ал. Ты сделал все, что мог. Я сидел, наклонясь вперед и опершись локтями
на колени, и держал кружку обеими руками, стараясь ничем не выдать своего паршивого самочувствия. Слово за слово, очередь дошла до визита Пэтси в банк. Я сказал Самому, что Пэтси стало ясно намерение Грантчестера ограбить пивоваренный завод.
— Однако между Грантчестером и Норманом Кворном возникли нелады. Миллионы исчезли безвозвратно. Хорошо, что Айвэн гак и не узнал об этом. Некоторое время мы оба молчали. Потом Сам спросил:
— Ал, что ты делал в госпитале? Пэтси не захотела ответить, когда я спросил ее об этом.
— Что делал? Да как вам сказать? В основном спал.
— Ал!
— Ну, так и быть... Это Грантчестер послал бандитов ко мне в Шотландию. Он думал, что вы отдали мне на хранение «Золотой кубок короля Альфреда». Однако бандитам он не сказал, что именно они должны искать, боялся, наверное, как бы они сами не украли кубок, поняв, какая это ценность. Что было дальше, вы знаете. А когда Грантчестер узнал, что этот проклятый список, оказавшийся бесполезным, у меня, то позвал тех же самых бандитов, чтобы они «убедили» меня отдать список их хозяину, но я не послушался их — или его — и не сделал этого.
Дядя Роберт смотрел на меня, пораженный.
— У меня повреждено несколько ребер — трещины. А Грантчестер сейчас в тюремной больнице. В конце концов, между мной и Пэтси вполне возможен мир. Делить нам нечего. Ох, дядя, вы опять спаиваете меня...
* * *
Сначала мы с матерью ужинали, а потом играли в скрабл. Выиграла мать.
Ложась спать, я принял таблетку и крепко проспал несколько часов. Утром меня удивила встреча на лестнице с Кейтом Роббистоном, пока я слонялся по дому, не зная, чем заняться в ожидании завтрака.
— Можно вас на минутку? — сказал он, увлекая меня за собой в опустевший кабинет Айвэна. — Ваш дядя и ваша матушка беспокоятся из-за вас.
— Почему? — спросил я.
— Ваша матушка говорит, что выиграла у вас в скрабл, а дядя утверждает, что вы не говорите ему всей правды, что-то скрываете от него. — Доктор рассматривал мое лицо, отеки и синяки на котором пошли на убыль, хотя от усталости оно приобрело землистый оттенок. — Вы ничего не сказали ни своей матери, ни дяде об ожогах.
— Зачем волновать их еще больше?
