— Нет, не была!
— И в пионерском лагере тоже никогда не была? —
продолжала допытываться Мария Бенедиктовна. — Ах, как жаль! Что эти бедные
дети видят! — сокрушенно проговорила она.
— Ну, Машенька, ты не права! — вмешалась Анна
Дмитриевна. — Нынешние дети много чего видят и за границу ездят… Вот вы,
девочки, наверное, знаете, что Митенька наш уже в Турции был с родителями и в
Германии. А вы?
— А мы даже в Израиле были! — воскликнула
Матильда.
— В Израиле? — удивилась Мария Гавриловна. —
Неужели? И видели своими глазами храм Гроба Господня?
— Да! И в Назарете были, и в Вифлееме! — захлебывалась
Мотька.
В этом году весенние каникулы мы провели в Израиле. Нас туда
отправил спасенный нами банкир Феликс Ключевский.
— Невероятно! А ты, Маша, говоришь, пионерский лагерь…
— Я считаю, нечего юные головы забивать всякой
религиозной мурой, — горячилась «пионервожатая». — Дети, не видевшие
«Артека», не сидевшие у пионерского костра, — это обездоленные дети!
— Позволь не согласиться с тобой, — возразила
Мария Гавриловна.
— Да, у тебя всегда были буржуазные взгляды! Помещичья
внучка!
Все-таки я тонкий психолог. Сразу определила, что одна —
барыня, а другая — пионервожатая!
— Девочки, — обратилась к нам Мария
Гавриловна, — а можем мы рассчитывать, что вы поставите нас в известность,
если найдете этих воровок?
— Конечно! — в один голос воскликнули мы с
Мотькой.
— Да, кстати, я тут недавно еще одну пропажу
обнаружила, — вспомнила Мария Гавриловна. — У меня на летней кофточке
была брошь приколота, серебряная корзиночка с виноградными гроздьями из
хризопраза.
— А хризопраз, он какой? — поинтересовалась Мотька.
— Зеленый, полупрозрачный. Я совсем про нее забыла,
когда хватилась других вещей, а вчера стала летнюю одежду убирать, смотрю, нет
моей брошки. И даже ткань слегка порвана, видно, для быстроты просто выдрали
брошку, там замочек заедал…
— А вы не могли сами ее потерять? — на всякий
случай спросила я.
— Нет, в том-то и дело, что ее с трудом можно было
снять… я же говорю, замочек заедает…
— Ну что ж, это вещь приметная, — сказала я и
записала в блокнот про брошку. — Хорошо, — заключила я, — если
что узнаем, сразу вам сообщим.
— Дай вам бог здоровья, девочки, — вздохнула Мария
Гавриловна. — А мне эту брошку жалко, она еще моей бабушке принадлежала…
— Варенька, можно тебя на минуточку? — сказала
Анна Дмитриевна и поманила меня на кухню.
— Анна Дмитриевна…
— Погоди! Признавайся, ты Ася? А Лиза — Матильда?
— Почему… — опешила я.
— Зачем этот обман? Я не понимаю!
— Потому что Митя не хотел, чтобы вы знали про нас… про
наши дела! Он говорит, у вас больное сердце и вам нельзя… Но как вы догадались?
— Во-первых, Митюша много мне о вас рассказывал,
особенно о тебе, а во-вторых, Матильда безбожно переигрывала, изображая
тугоухую, — усмехнулась Анна Дмитриевна. — Я понимаю, вы считали, что
эта ложь — во спасение?
— Конечно!
— Так уж и быть, прощаю на сей раз! И не стану
разоблачать перед Машеньками. Ладно, ступай!
Митя встретил меня вопрошающим взглядом. Я в ответ пожала
плечами.
Наконец мы собрались уходить. Мите так и не удалось побыть
наедине с бабушкой.
Едва мы вышли из подъезда, он спросил:
— О чем это вы на кухне беседовали?
— Твоя бабушка нас раскусила!
— Как? — ахнула Мотька.
— Так! Ась, ась! Тут любой дурак догадается, —
засмеялась я.
— Я чуть не помер! — захохотал Митька. — Но
бабка моя молодец, все здорово сечет! Я надеюсь, ты в подробности не вдавалась?
— Вдавалась! Все ей рассказала! И как нас в Таллине
похитили, и про воров, и про бандитов!
— Ладно, не сердись! Я на всякий случай спросил.
— Как же не сердиться, если мы по твоей милости в таком
дурацком положении оказались?
— Все, хватит вам пререкаться! — вмешалась
Мотька. — Лучше обсудим, что нам этот разговор дал.
— Кроме описаний украденных цацек, практически ничего
нового. Только то, что краснобереточница волосы все время поправляет, —
проворчала я.
— Это уже кое-что! А то ведь все говорили, что она совсем
неприметная.
Глава VIII. Казанская сирота
На следующий день в школе все еще стояла вонь, но занятия
тем не менее начались. Перед физикой Макс Гольдберг и Вадик отозвали в сторонку
Верстовского. Мы с Матильдой стояли неподалеку.
— Эй, Аскольдова Могила, — начал Макс, — это
твоих рук дело?
— Что? — не понял Богдан.
— Ты навел Алису с Клавдей?
— Навел? Куда?
— Сам должен знать, падла! — прошипел сквозь зубы
Вадик.
— Эй, полегче, Балабушка! Забыл, что я боксер?
— А нам плевать, что ты боксер! Признавайся лучше!
— Ничего не понимаю! В чем я должен признаваться?
— Сейчас как дам, — разгорячился Вадик, —
сразу поймешь!
— Вадик! Погоди шуметь! Значит, ты утверждаешь, что не
звонил в субботу Алисе?
— Не звонил! Я и телефона ее не знаю!
— И твоя подружка Дубова ничего об этом не знает?
— Во-первых, она не моя подружка, а во-вторых, если ты
сейчас не объяснишь, в чем дело, то можешь пожалеть…
— Хорошо, я объясню! В субботу кто-то позвонил Алисе и
сказал, что у Матильды день рождения и там творится черт знает что,
пьянки-гулянки и все такое! Человек этот назвался Аскольдовым!
— Ни фига себе! — воскликнул Богдан. — Это
кто-то решил меня подставить! Я такими дерьмовыми штучками не занимаюсь!
— Тогда подумай, кто бы это мог быть, — сказал
Макс.
— Кажется, я уже догадываюсь.
— Кто?
— Это мое личное дело, я сам с этим человеком
разберусь.
— Но все-таки хотелось бы знать, кто у нас такой
пакостник, — произнес Балабушка. — Раньше такими делами Дубова
промышляла: это ее стиль.
— Дубову можешь сразу исключить, — сквозь зубы
произнес Верстовский. — В субботу мы с ней за город ездили! — И он
густо покраснел.
— А говорил, она не твоя подружка! — заржал Вадик.
— Значит, у Дубовой алиби? — насмешливо спросил
Макс.
