— Конечно. Вот как заботит. Это большой спорт, и в настоящий момент свободный. Кому же хочется, чтобы верхушка руководства скачками была разобщена, чтобы ею управляли, чтобы ее продавали, чтобы она прогнила, как в некоторых других видах спорта? Здоровый климат на скачках гарантируется тем, что аристократы работают на них бесплатно, из любви к искусству. Конечно, они иногда по дурости садятся в лужу, но мы держим их по струнке. Релган предлагает платить распорядителям — и на кого, как ты думаешь, будут они работать? На нас? На скачки? Или ради интересов этого Ивора, черт его дери, ден Релгана?
Я выслушал его страстные обвинения и почувствовал, что он просто дрожит от омерзения.
— Но Жокейский клуб, — сказал я, — конечно же, этого не допустит.
— Еще как допустит. Те, наверху, так привыкли идти за лордом Уайтом, что согласятся на его предложение создать этот комитет, даже не подумав. Они считают само собой разумеющимся то, что он добродетелен, добропорядочен и чертовски честен. Таков он и есть. Но он еще и чокнутый. А это чертовски опасно.
Мы смотрели на этих четырех. Лорд Уайт постоянно двигал руками, то мимолетно кладя ладонь на руку Даны, то обнимая ее за плечи, то касаясь ее щеки. Ее папаша смотрел на все это с потворствующей улыбкой и явно удовлетворенным видом, а несчастная леди Уайт с каждой минутой все глубже и глубже закутывалась в свою норковую шубу. Когда она в конце концов ушла, никто из остальных этого вроде бы и не заметил.
— Кто-то должен остановить его, — мрачно сказал Гарольд. — И прежде, чем дело зайдет слишком далеко.
Ом увидел Виктора Бриггза, который, как всегда одиноко, стоял в отдалении, и зашагал к нему, а я остался смотреть на лорда Уайта и Дану, которые чирикали друг с другом, словно веселые птички, и подумал, что сегодня она отвечает ему куда менее сдержанно, чем в Кемнтоне.
Я обеспокоенно отвернулся и увидел, что ко мне неторопливо идет Лэнс Киншип, быстро переводя взгляд с меня на ден Релгана и обратно. Мне вдруг пришло в голову, что он хочет поговорить со мной так, чтобы ден Релган его не заметил, и, внутренне улыбаясь, я пошел к нему.
— У меня в машине ваши снимки, — сказал я. — Я привез их на случай, если вас встречу.
— Да? Хорошо, хорошо. Я хочу поговорить с этой девушкой. — Он еще раз стрельнул глазами. — Вы не могли бы к ней подойти? Передать весточку? Чтобы вон тот тип не услышал. Чтобы никто из них не услышал. Можете?
— Попробую. — Я пожал плечами.
— Ладно. Хорошо. Тогда скажите ей, что я жду ее после третьего заезда в одном из частных стойл. — Он назвал мне номер. — Скажите, чтобы она пришла туда. Ладно?
— Попробую, — снова сказал я.
— Хорошо. Я буду смотреть на вас вон оттуда, — он показал. — Когда передадите, подойдите и скажите мне. Ладно?
Я кивнул. Он еще раз украдкой глянул на Дану и быстро пошел прочь. На сей раз он был одет почти как в Ньюбери, разве что его общий вид преданного поклонника несколько портили бледно-зеленые носки. “Жалкая личность, — подумал я. — Прикидывается тем, кем на самом деле не является. Ни крупным режиссером он не был, ни аристократом по рождению”. Виктор Бриггз говорил, что его приглашают на вечера из-за того, что он с собой приносит. Грустный неудачник, который прокладывает себе путь к успеху с помощью пакетиков с белым порошком.
Я перевел взгляд с него на ден Релгана, который для этой же цели использовал Дану. Однако в ден Релгане ни было ничего ни жалкого, ни печального. Громила, жадный до власти и самодовольный, который топчет тех, кто слабее.
Я поднялся к нему и заискивающим голосом, который после многих лет умасливания владельцев лошадей я, к сожалению, научился изображать весьма убедительно, еще раз поблагодарил его за дары, которые он расточал в Кемптоне.
— Это серебряное седло... я подумал, что должен сказать вам, — бормотал я. — Так здорово просто смотреть на него.
— Я рад, — ответил он, безо всякого интереса минуя меня взглядом. — Моя дочь выбрала его.
— Прекрасный вкус, — нежно сказал лорд Уайт, и я обратился прямо к Дане:
— Большое спасибо вам.
— Я очень рада, — пробормотала она почти с таким же отсутствием интереса.
— Пожалуйста, скажите, — попросил я, — эта вещь уникальна или таких много?
Я сделал пару шагов и встал так, что для того, чтобы мне ответить, ей пришлось бы отвернуться от обоих мужчин. И когда она еще не закончила говорить мне, что она видела только одну такую, но не уверена, я тихо сказал ей: “Лэнс Киншип здесь, ждет вас”.
— О! — Она быстро глянула на двух мужчин, автоматически улыбнулась лорду Уайту одной из самых ослепительных своих улыбок и тихонько спросила меня:
— Где?
— После третьего заезда в частной конюшне, — я дал ей номер.
— Я так рада, что вам понравилось седло, — четко проговорила она, снова обернувшись к лорду Уайту. — Разве это не приятно, — сказала она, — доставлять радость?
— Милая моя девочка, — смущенно сказал он, — вы одним своим существованием доставляете радость.
“Вполне достаточно, чтобы и ангелы разрыдались”, — подумал я.
Я побрел прочь и, сделав крюк, подошел к Лэнсу Киншипу.
— Я передал, — сказал я. Он ответил “хорошо”, и мы договорились, что я отдам ему снимки у весовой во время последнего заезда.
Заезд Дэйлайта был третьим в программе, а Чейнмайла — четвертым. Когда я вышел на третий заезд, по дороге от весовой меня остановила приятная дама, в которой я с изумлением и не сразу узнал Мэри Миллес.
На лице Мэри Миллес практически не было видно следов побоев. Она была в коричневом пальто. На своих двоих. Не слишком хорошо выглядевшая, но выздоровевшая.
— Вы говорили, что и следа не останется, — сказала она, — вот и не осталось.
— Вы прекрасно выглядите.
— Могу я с вами поговорить?
Я посмотрел туда, где все жокеи, с которыми мне предстояло стартовать, уже выстраивались на стартовой линии.
— Да... как насчет попозже? Как насчет... ну... после четвертого заезда? После того, как я переоденусь. Где-нибудь в тепле.
Она назвала один бар, и я отправился на круг, где уже ждали Гарольд и Виктор Бриггз. Никто из них ничего мне не сказал, я тоже. Все важное уже было сказано, а трепаться по пустякам охоты не было. Гарольд помог мне взобраться на Дэйлайта, я кивнул ему и Виктору, и получил в ответ от последнего первоклассный безразличный взгляд.
В том, что Дэйлайт сегодня выиграет, уверенности не было.
Я неторопливо спустился к старту, думая о храбрости — это слово обычно не так уж и часто всплывало у меня в сознании. Быстро проводить лошадь через препятствие мне казалось вполне естественным и иногда даже очень нравилось. Теоретически понимаешь, что можно упасть и покалечиться, но риск редко влиял на то, как я скакал. Моя голова не была постоянно забита мыслями о собственной безопасности.
