— Что вы написали... в этом списке?
— Господи? — сказала она. — У вас его нет! А я-то пришла... все вам рассказала... и все зря! У вас его нет... — Она резко встала. Бешенство стерло красоту с ее лица. — Ты, дерьмо! Жаль, что Ивор не пристрелил тебя. Надо было добить наверняка. Надеюсь, что тебе больно!
“Ну и надейся себе, — спокойно подумал я. Меня на удивление мало заботила релганова расплата. Я поломал ему жизнь, он переломал мне кости. — В целом переживу, — подумал я. — Мои-то беды пройдут”.
— Скажите спасибо, — сказал я.
Однако она была слишком взбешена тем, что ей пришлось все выдать. Она пролетела через холл в своих шелках и облаке духов и хлопнула дверью. Воздух после нее весь дрожал от ее бабской злости. “Хорошо хоть, — подумал я, — что весь мир не забит Данами ден Релган”.
Клэр и Джереми высунулись из кухни.
— Чего ей было надо? — спросила Клэр.
— Того... чего у меня нет.
Они начали расспрашивать меня, что тут вообще произошло, но я ответил:
— Завтра... завтра расскажу.
И они отстали от меня. Клэр села возле меня на лестнице и провела пальцем по моему лбу.
— Худо тебе? — спросила она.
Я не хотел отвечать “да”. Я просто спросил:
— Который час?
— Половина четвертого... четвертый час. — Она посмотрела на часы. — Двадцать минут четвертого.
— Перекусите, — сказал я, — вместе с Джереми.
— Тебе чего-нибудь принести?
— Нет.
Они разогрели суп и хлеб и подкрепились. “Единственный день, — проползла в голове глупая мысль, — который я провалялся на лестнице”. Я чуял запах пыли в ковре. У меня болело все, болело без конца, все затекло, боль была мучительной, жгучей, но все же это было лучше тех приступов. “Скоро, — подумал я, — я просто не смогу не двигаться. Это знак, что все приходит в порядок...” Мне страшно необходимо было пойти в туалет.
Я сел, привалившись к стене.
Не так плохо. Не так плохо. Судорог нет.
Значительное улучшение в работе всех мышц. Память о былой силе уже не была такой отдаленной. Я подумал, что, если попытаюсь, то встану.
Клэр и Джереми вынырнули из кухни и вопросительно воззрились на меня. Я безо всякой гордости принял их протянутые руки, чтобы опереться на них и выпрямиться.
Меня шатало, но я стоял.
И никаких судорог.
— И что теперь? — спросила Клэр.
— Пи-пи.
Они рассмеялись. Клэр пошла на кухню, Джереми взял меня под руку и повел через холл, пробормотав что-то насчет того, что надо бы смыть с пола подсохшую кровь.
— Не беспокойся, — сказал я.
— Не проблема, — ответил он.
В ванной я уцепился за вешалку для полотенца и заглянул в зеркало, чтобы посмотреть, что у меня с лицом. Распухшая, уродливая морда. Не узнаешь. Местами ободранная. Местами темно-красная. Вся в запекшейся крови — волосы из-за этого торчат во все стороны. Один глаз заплыл, от другого осталась щелочка. Разбитый багровый рот. Два выбитых передних зуба.
“Придется подождать недельку, — со вздохом подумал я. — У боксеров такое все время, причем добровольно. Тупые гориллы”.
Опорожняя мочевой пузырь, я не только остро почувствовал, что мне изрядно повредили брюшную полость, но еще и успокоился. Крови в моче не было. Наверное, кишкам досталось, но ни разу ни ботинок, ни копыто не попало со всей силой прямо по почкам. Мне повезло. Невероятно повезло. Слава тебе, Господи.
Я налил в раковину немного теплой воды и смыл губкой часть засохшей крови. В целом это вряд ли помогло делу — ни физиономия, ни состояние от этого лучше не стали. Под кровью были другие ссадины и порезы. Я осторожно промокнул вымытые участки полотенцем. “Остальное подождет”, — подумал я.
Где-то в холле что-то рухнуло.
Я распахнул дверь и увидел Клэр, с встревоженным видом выбежавшую из кухни.
— С тобой все в порядке? — спросил я. — Ты не упала?
— Нет... наверное, Джереми.
Мы неторопливо пошли к парадной двери, чтобы посмотреть, что он там уронил... и обнаружили самого Джереми, лежавшего лицом на полу на пороге проявочной. Тазик, что был у него в руках, выплеснулся и залил водой все вокруг. И еще запах... сильный запах тухлых яиц. Я знал этот запах… Я...
— Что… — начала было Клэр.
“Иисусе”, — подумал я, и это была молитва, а не богохульство. Я вцепился в руку Клэр и поволок ее к парадной двери. Распахнул ее.
— Стой тут, — приказал я. — Стой тут. Это газ.
Я набрал полные легкие темного холодного воздуха и бросился назад. Я чувствовал себя таким слабым... такое отчаяние... Я склонился над Джереми, схватил его за оба запястья и поволок по белому кафелю, чувствуя смертельную дрожь в ослабевших руках и ногах. Я вытащил его из проявочной, проволок через холл к парадной двери. Недалеко. Не более десяти футов. Мои собственные легкие жаждали воздуха... но не такого... не запаха тухлых яиц.
Клэр схватила Джереми за руку и потащила его вместе со мной, и так мы выволокли его бесчувственное тело на улицу. Я захлопнул за собой дверь и опустился на колени на холодную дорогу. Меня тошнило, я задыхался, чувствуя себя абсолютно беспомощным.
Клэр уже колотила в соседнюю дверь. Она вернулась вместе с жившим рядом учителем.
— Дышите... в него... — проговорил я.
— Изо рта в рот?
Я кивнул.
— Ладно.
Он опустился на колени рядом с Джереми и без вопросов стал делать ему искусственное дыхание. Это он умел. Клэр исчезла, но через минуту вернулась.
— Я вызвала неотложку, — сказала она, — но они хотят знать, что за газ. Они говорят, в Ламборне газа нету. Они хотят знать... что привезти.
— Респиратор. — У меня у самого грудь была точно налита свинцом. Дышать было трудно. — Скажи... сера. Какой-то сульфид. Смертельно. Скажи, пусть поторопятся.
Вид у нее был совершенно безумный. Она бросилась в дом учителя, а я устало привалился к стене своего дома, все еще стоя на коленях, кашляя и чувствуя себя невероятно разбитым. Из-за новых бед, не из-за старых. От газа.
Джереми не шевелился. “Господи, — подумал я, — Господи, не дай ему умереть”.
Газ в моей проявочной предназначался мне, не ему. Он был там, поджидая меня все время, пока я валялся в холле.
“Не умирай, Джереми, — бессвязно думал я. — Джереми, это я виноват. Не умирай. Я должен был бы сжечь весь этот миллесовский хлам... не использовать его… не заходить так далеко... так близко к смерти...”
Из коттеджей высыпали люди с простынями и выпученными глазами. Учитель продолжал, хотя по его лицу и поведению я видел, что все бесполезно.
