— Волшебник! На следующей неделе в то же время.
Кафферти был волосат и мускулист, ширине его груди могли бы позавидовать фермеры пограничья. Живот у него, конечно, завязался, но не дошел до таких размеров, какие мог бы предположить Ребус. Сомнений не было: Большой Джер поддерживает хорошую форму. Спина и верхушки бедер у него были испещрены оспинами, но живот остался гладким. Ребус попытался вспомнить, когда он в последний раз видел Кафферти? Вероятно, в суде…
Ребус хотел бы перекинуться словечком с Железным Трамбовщиком, но теперь, когда встретивший его громила ошивался неподалеку, это было невозможно. Кто знает, сколько может услышать одноухий.
— Тут есть кое-что — должно подойти.
«Кое-что» состояло из свитера, беговых шорт, носков и кроссовок… и головной повязки. Ребус ни за что не надел бы на себя головную повязку. Но когда Кафферти вышел из раздевалки, на нем была повязка, а с ней белая майка и безукоризненно белые шорты. Он стал разминаться, а Ребус пошел переодеться.
«Что я делаю, черт побери?» — спросил он себя. Ребус много чего себе мог представить, собираясь к Кафферти, но не это. В жизни случаются вещи мучительные, но то, что ему предстояло, будет настоящей пыткой — в этом у него не было сомнений.
— Куда? — спросил Ребус, когда они вышли из жаркого спортивного зала на холодный сумеречный воздух. Ленту Ребус на голову не повязал. И свитер он надел шиворот-навыворот. Спереди на нем было написано: «Если я остановлюсь, дай мне пинка». Он полагал, что таково было представление Кафферти о шутке.
— Иногда я бегаю на Даддингстон-Лох, иногда на вершину Сита. Выбирай сам. — Большой Джер разминался на месте.
— Озеро.
— Хорошо, — сказал Большой Джер, и они побежали.
Первые несколько минут Ребус пытался понять, может ли его организм выдержать такое испытание, а потому не сразу заметил, что за ними едет машина. Это был «ягуар», за рулем которого сидел парковщик. Машина шла со скоростью полмили в час.
— Помнишь, когда ты в последний раз давал показания против меня? — спросил Большой Джер. Для начала разговора эти слова имели неплохую перспективу. Ребус в ответ только кивнул. Бежали они бок о бок, тротуары были пусты. Он спрашивал себя, не снимает ли их на камеру какой-нибудь работающий под прикрытием полицейский? — Дело было в Глазго.
— Помню.
— Вердикт «невиновен», конечно. — Большой Джер ухмыльнулся. Судя по всему, он и зубам своим уделял внимание. Ребус помнил, что прежде они у него были серо-зеленые. Теперь они имели ослепительно-белый короночный цвет. А его волосы… уж не стали ли они гуще? Может быть, он их наращивает? — Я слышал, ты потом вернулся в Лондон и торчал там какое-то время.
— Можно сказать и так.
Еще минуту они бежали молча. Бежали они не то чтобы в изматывающем темпе, но Ребус был далек от своей лучшей формы. Его легкие уже подавали ему предупреждение: стрелка перевалила в красную зону перегрева двигателя и вскоре грозила оказаться в зоне воспламенения.
— У тебя волосы сзади редеют, — заметил Кафферти. — Я бы тебе посоветовал их нарастить.
Теперь настал черед Ребуса улыбнуться.
— Тебе прекрасно известно, что я обгорел.
— Да, и я знаю, кто тебя подпалил.
Зато, окончательно решил Ребус, у Кафферти, как пить дать, нарощенные волосы.
— Но вообще-то, я хотел с тобой поговорить о другом пожаре.
— Неужели?
— «Сентрал» — помнишь?
— В отеле «Сентрал»? — (Ребус с удовольствием отметил, что теперь слова даются Большому Джеру без прежней легкости.) — Это же доисторические времена.
— Для меня нет.
— Но какое это имеет отношение ко мне?
— Двое из твоих людей были там в тот вечер — играли в покер.
Кафферти отрицательно покачал головой:
— Этого не может быть. На меня не работают люди, играющие в азартные игры. Это против моих правил.
— Все, что ты делаешь с утра до вечера, против чьих-то правил, Кафферти.
— Прошу тебя, Стромен, называй меня мистером Кафферти.
— Я тебя буду называть так, как считаю нужным.
— А я тебя Строменом.
Невольно Ребус раздражался каждый раз, когда Кафферти так обращался к нему. Это случилось на процессе в Глазго, представитель обвинения заглянул не в ту строку и перепутал фамилию Ребуса с фамилией единственного другого свидетеля, владельца паба по фамилии Строуман.
«А теперь — инспектор Строуман…» Как Кафферти смеялся над этой оговоркой со скамьи подсудимых, так хохотал, что судья пригрозил ему штрафом. Глаза Кафферти всверлились тогда в глаза Ребуса, словно жирные мебельные жуки-точильщики, и он беззвучно повторил фамилию так, как ее услышал, — Стромен.
— Как я уже сказал, — продолжал Ребус, — там были двое твоих шестерок. Эк и Тэм Робертсоны.
Они только что пробежали паб «Баранья голова», и Ребус с трудом подавил желание заглянуть внутрь.
— Когда вернемся, нам приготовят травяной чай. Осторожнее!
Это предупреждение избавило Ребуса от маленькой неприятности — он чуть было не наступил на собачью какашку.
— Спасибо, — сквозь зубы проговорил Ребус.
— Меня волновали кроссовки, — ответил Кафферти. — Знаешь, что такое «эдинбургские цветы»?
— Рок-группа?
— Фекалии. Раньше дерьмо выбрасывали из окон прямо на улицу. Его столько было вокруг, что жители называли его «эдинбургские цветочки». Я прочел в книге.
Ребус вспомнил еще об одном цветочке — Алистере Флауэре и улыбнулся.
— Можно порадоваться, что мы живем в цивилизованном обществе.
— Ну да, — сказал Кафферти без всякой иронии. — Эк и Тэм Робертсоны, говоришь? Да, Брюголовые братья. Не буду врать — они работали на меня. Тэм всего несколько недель. Эк побольше.
— Не буду спрашивать, чем они занимались.
Кафферти пожал плечами:
— Я их нанял для работы по общим вопросам.
— Это покрывает многие грехи.
— Слушай, я тебя сюда не звал. Но уж если ты здесь, то я отвечаю на твои вопросы, ясно?
— Я тебе за это благодарен. Ты говоришь, их не было в «Сентрале» тем вечером.
— Не было.
— А что с ними случилось после этого, ты знаешь?
— Они перестали на меня работать. Но не одновременно. Сначала, кажется, ушел Тэм. Сначала Тэм, потом Эк. Тэм был тупицей, Стромен. Лузером. Я не выношу лузеров. Я его нанял только потому, что Эк меня попросил. Эк был хорошим работником. — Он на минуту, казалось, погрузился в свои мысли. — Ты их ищешь?
— Ищу.
— К сожалению, ничем не могу помочь.
