— Мы нашли кое-что в кухне.
— Да?
— Что-то вроде сообщения. В нем сказано: «Я всего лишь включил газ».
Колдер замер:
— Господи, значит, это все же было самоубийство?
Ребус пожал плечами:
— Нет, это не было похоже на предсмертную записку. Мы нашли эту запись в школьном блокноте.
— Куда Эдди записывал рецепты?
— Да.
— А я думал, куда он делся…
— Эти слова были основательно зачеркнуты. Я отвез блокнот в лабораторию.
— Может, это как-то связано с его кошмарами.
— Я тоже об этом думал. Все зависит от того, что ему снилось, верно? Кошмары бывают разные — вас преследуют либо страхи, либо раскаяние в собственных грехах.
— Я не психолог.
— И я тоже, — признался Ребус. — Насколько я понимаю, у Эдди были ключи от ресторана?
— Да.
— При нем никаких ключей не обнаружилось. Вам они не попались, когда вы собирали вещи?
— Вроде нет. Но как он мог войти без ключей?
— Вам нужно поступить в уголовную полицию, мистер Колдер. Именно это и мне пришло в голову. — Ребус поднялся с дивана. — Что ж, извините, что побеспокоил.
— Ничего страшного. Вы сможете передать Брайану о похоронах? Кладбище Уорристон, в два часа.
— В понедельник в два. Я ему передам. Да, и еще одно. У вас есть журнал, куда вы записываете заказы столиков?
Колдер озадаченно посмотрел на него:
— Конечно.
— Мне бы хотелось взглянуть. Там могут быть имена, которые для вас ничего не значат, но могут кое-что сказать полицейскому.
Колдер кивнул:
— Я вас понимаю. Я завезу журнал вам в отделение. Около полудня я еду в «Разбитые сердца». Там я и возьму.
— Все еще продолжаете вывозить вещи?
— Нет, жду потенциального покупателя. Одна из пиццерий собирается расширяться…
Что бы ни скрывал Пэт Колдер, у него это получалось совсем неплохо. Но Ребусу вовсе не хотелось начинать раскопки. У него и так дел было выше крыши. Начиная с пистолета. Он сидел с ним вчера вечером в своей машине, держа палец на спусковом крючке так, как учил его инструктор в армии: наготове, но без напряжения. Это было подобно эрекции, которую ты хотел удержать.
Еще он думал о плохих ребятах и хороших ребятах. Если ты думал о плохом — тебе снились садистские и похотливые сны, — то это еще не делало тебя плохим. Но если у тебя голова полна светлых мыслей, а ты весь день пытаешь людей… Дело было в том, что о тебе судили по твоим поступкам в обществе, а не по мыслям в твоей голове. Поэтому у него не было оснований осуждать себя за жестокие и убийственные мысли до тех пор, пока он не обратит эти мысли в реальность. Но как же ему хотелось выйти за рамки одних только мыслей! Более того, ему казалось, что это было бы правильно.
Ребус остановил машину у первой церкви, которая ему попалась. Он уже несколько месяцев не бывал ни в каких храмах, неизменно находя извинения и обещая себе, что как-нибудь обязательно выкроит время. Воскресные утра были такими хорошими благодаря присутствию Пейшенс, а не посещению церкви.
Кто-то фломастером на деревянной доске в церковном дворе превратил «Богоматерь Вечной Опоры» в «Богоматерь Вечного Запора». Не лучшее из предзнаменований, но Ребус все равно зашел внутрь. Некоторое время он посидел на скамье. В церкви вместе с ним было не так уж много народу. Он по пути прихватил молитвенник и долго разглядывал его безукоризненную черную обложку, не понимая, почему эта книга вызывает у него такое чувство вины. Наконец из исповедальни вышла женщина, повязывая голову шарфиком. Ребус встал и заставил себя войти в маленькое помещение:
— Простите мне мои грехи, отец, я собираюсь согрешить.
— Мы позаботимся об этом, сын мой, — раздался хрипловатый ирландский говорок из-за другой стороны решетки. В голосе слышалась такая уверенность, что Ребус чуть ли не улыбнулся.
Но он только сказал:
— Я ведь даже не католик.
— Уверен, что это так. Но вы христианин?
— Наверное. Прежде я ходил в церковь.
— Вы верующий?
— Я не могу не верить. — Он не сказал ничего о том, сколько усилий он прилагал, чтобы верить.
— Тогда скажите, что вас мучит?
— Некто угрожает мне, моим друзьям и семье.
— И вы ходили в полицию?
— Я сам и есть полиция.
— Понятно. И теперь вы подумываете о том, чтобы самому совершить правосудие, как об этом говорят в кино.
— Как вы догадались?
— Вы не первый полицейский, приходящий ко мне в исповедальню. В полиции осталось еще несколько католиков. — (Теперь Ребус все же улыбнулся.) — И что же вы собираетесь делать?
— У меня есть пистолет.
Послышался глубокий вдох.
— Вот это уже серьезно. О да, серьезно. Но вы должны понимать, что если вы воспользуетесь своим пистолетом, то сами превратитесь в одного из тех, кого презираете. Вы станете одним из них. — Священнику каким-то образом удалось прошипеть последнее слово.
— И что? — спросил Ребус.
— А это уж вы спросите у себя. Сможете вы прожить остаток жизни с этими воспоминаниями и чувством вины? — Голос замолк. — Я знаю, чту думаете вы, кальвинисты. Вы думаете, что обречены с самого начала, так что можно устроить небольшой адок и до попадания в ад. Но я говорю об этой жизни, а не о следующей. Вы перед смертью хотите жить в чистилище?
— Нет.
— Вы были бы последним идиотом, если бы сказали иначе. Привяжите пистолет к камню и бросьте в залив — там его место.
— Спасибо, святой отец.
— Не за что. И еще, сын мой.
— Да, святой отец?
— Приходите снова — поговорим. Я бы хотел знать, какие мысли у вас, у протестантов, бродят в голове. Это даст мне пищу для размышлений, когда нечего смотреть по телевизору.
Ребус недолго оставался на Горги-роуд. Они так никуда и не продвинулись. Отснятые к этому моменту пленки были проявлены, некоторые из мелькавших там лиц опознаны. Опознанные оказались мелкой рыбешкой: уже отсидевшие свое преступники или ребята из молодых да ранних. Вернее, они были даже не рыбешкой — мальками, которые жмутся к уголку пруда. Флауэру повезло не больше, что вполне устраивало Ребуса, который никак не мог дождаться, когда же Флауэр предъявит иск на возмещение расходов. Всех этих бесконечных выпивок…
Разговор со священником придал ему бодрости, правда он только теперь понял, что святой отец так и не узнал его имени. С другой стороны, так ведь и было задумано. Анонимные грешники. Может быть, он даже когда-нибудь откликнется на призыв священника и вернется. А сегодня он поедет на берег и избавится от пистолета. Эта затея с самого начала была безумной. В некотором смысле вполне достаточно было уже одной покупки. Он, так или иначе, все равно никогда бы им не воспользовался, разве нет?
