– Анфиса Валентиновна, а вашей дочери часики ювелирные не нужны? – вдруг спросила она, подумав, что та вполне могла бы купить дорогую и редкую вещь.
– Ой, что ты! – только махнула рукой соседка. – Не до часиков ей, и так едва концы с концами сводит! Муж-то бывший только на Елисея денег и дает, да и то не купюрами, а вещи покупает да садик частный оплачивает.
В этом месте Женя про себя удивилась – своими ушами слышала, как ушлая доченька Анфисы рассказывала, что договорилась с директором садика, в который, кстати, Елисейка не ходил, что деньги будет забирать, отдавая немного директору в качестве благодарности. Бухгалтерии в саду, очевидно, не было, и деньги вручались «из рук в руки». Мальчик же почти все время проводил здесь, у бабки, бегая по коридору с деревянной сабелькой и непонятно мыча. Женя даже думала, что он немой, жалела, но потом разобрала пару слов и успокоилась.
– Жалко, – пробормотала Женя, однако почувствовала облегчение – все-таки продать памятную вещь совершенно незнакомому человеку и никогда больше ее не видеть куда легче, чем потом видеть на том, кого знаешь.
– Да ты в ювелирную скупку отнеси, в «Фараоне» такая есть, – подсказала соседка, хотя про себя подумала, что вряд ли у нищей детдомовской девчонки есть что-то мало-мальски ценное.
– Да, пожалуй, – рассеянно проговорила Женя и, сунув мешочек с часами в карман, стала заваривать чай.
– Возьми сладенького, – предложила Анфиса Валентиновна, протягивая тарелку с «хачапури», но Женя отрицательно помотала головой:
– Спасибо, совсем не хочется есть. Чаю вот выпью и поеду.
– Ну, как знаешь.
На улице очень похолодало, и Женя в стареньком пальто очень пожалела, что не надела шапку и не взяла перчатки, но возвращаться не стала – примета плохая, а ей сегодня очень нужна удача. Троллейбусом до торгового центра было около часа езды, но это обстоятельство девушку даже обрадовало – забившись на сиденье рядом с печкой, она успела согреться. Конечно, со временем придется рассказать Лене о том, куда исчезла «мамина память», но сейчас думать об этом не хотелось. Память памятью, а от наличия денег сейчас зависела жизнь единственного родного человека – сестры. Лена потом поймет и простит, не сможет не понять!
В «Фараоне» играла музыка, хотя было еще довольно рано, но покупатели уже были, бродили по магазинам, сидели в открытых кафе, повсюду сновали девушки с рекламными листовками. Женя нашла стенд с информацией, долго изучала, пытаясь понять, где находится нужное ей место, и, наконец, отыскала его на пятом этаже. Поднявшись в лифте, она оказалась в длинном коридоре, по обе стороны которого тянулись ряды одинаковых темно-коричневых дверей. Найдя табличку с надписью «Скупка золота», Женя толкнула дверь и вошла, оказавшись в просторной светлой комнате, перегороженной двумя столами. У одного из них на стуле сидела женщина лет тридцати пяти с каштановыми локонами, небрежно выбившимися из-под бордового беретика. Одета она была в короткое пальто из тонкой серой замши, на ногах – серые же сапоги на удобных каблучках. Вещи были явно дорогими, да и на пальцах, которыми женщина постукивала по столу, Женя заметила три красивых колечка с камнями.
– Присаживайтесь пока, девушка, – предложил маленький лысоватый мужчина-ювелир, оторвавшись от рассматривания камня, который держал пинцетом.
Женя села на второй стул, и тут женщина предложила:
– Лазарь, мне ведь не срочно, могу подождать, а ты девушку выслушай, может, у нее неотложное что-то. Идите сюда, милая. – И она встала, уступая свой стул Жене.
– Как скажешь, Леночка, если хочешь, так посиди, потом кофейку выпьем вместе, – согласился ювелир и обратился к Жене: – Что у вас?
– У меня… вот… – заторопилась Женя, вытаскивая из сумочки бархатный мешочек.
Ювелир надвинул на глаз лупу и раскрыл часики, долго вертел их, разглядывал, то поднося ближе к лицу, то отводя подальше. Женя, закусив губу, ждала. Сидящая за соседним столом женщина тоже с интересом разглядывала вещицу. Наконец ювелир закончил, закрыл часы и, положив их на стол перед собой, поднял на Женю глаза, сдвигая на лоб лупу:
– Милочка, а откуда у вас такая красота?
– От мамы осталось.
– Ой ли? А если подумать?
– О чем? Это мамины часы. – Женя не понимала, почему вдруг взгляд ювелира стал каким-то жестким, а голос сердитым.
– И как же матушку вашу звали?
– А почему я вам должна отвечать? – звенящим от возмущения голосом спросила Женя и протянула руку, чтобы забрать часы, но ювелир шустро накрыл их своей ладонью:
– Стоп-стоп, красавица! На вопросик-то мой ответить придется, а то ведь я в полицию могу позвонить.
– В полицию? – растерялась Женя и отпрянула назад. – За что?
– А часики эти не ваши, дорогуша.
– Лазарь, погоди, – вмешалась женщина, – что ты сразу… Давай спокойно поговорим. Девушку ж видно – молоденькая, порядочная. С чего ты решил, что часики не ее?
– А с того, дорогая ты моя племянница, что часики эти вот этими самыми ручками сделаны были, понятно?! – Ювелир ткнул в сторону женщины пятерней. – Я их делал с часовщиком знакомым, только его в живых нет уже. Что ж, по-твоему, я работу свою не узнаю? Да я для такого человека их делал, что этой сикухе и не снилось! Говори, откуда часы?! – взревел он, разворачиваясь в сторону оторопевшей и сжавшейся на стуле Жени.
Она заплакала:
– Я вам клянусь… это мое… наше… с сестрой… от мамы осталось, больше ничего – только это… в детдоме нам отдали, когда мы выпускались…
– Погоди, – перебила женщина, подходя к плачущей Жене и слегка обнимая ее за плечи, – как в детдоме? А говоришь – мамины?
– Мама умерла… нам с сестрой года по четыре было…
– А отец?
– Я его не знаю… никогда не видела… мы с Леной в детдоме воспитывались, а потом директор нам часики эти отдала… я не знаю, как они у нее оказались, но они мамины, честно! Она их на шее носила…
– Что ты, Ленка, уши развесила? – пробурчал ювелир, крутя часы в руках. – Я отлично знаю, для кого делал их, и не могло у нее быть никаких двух девок. Эту семью я прекрасно знаю, и нечего мне голову морочить. Убирайся отсюда. – Он хотел спрятать часы в ящик стола, но доведенная до отчаяния Женя вдруг вскочила и вцепилась ему в руку:
– Верните! Отдайте, слышите?! Мне деньги нужны, это последнее! У меня сестра умирает, я должна достать лекарство! Если я не продам часы, то Лена умрет! Отдайте, богом прошу!
– Лазарь, верни девочке часики, – вступилась женщина, – ты же видишь – у нее действительно горе, о таком не врут. Или дай ей то, что она хочет.
Ювелир отбивался от Жени, которая не собиралась сдаваться, пыхтел, краснел, но часы из руки не выпускал. Женя же твердо решила без часов либо без денег отсюда не выходить – на кону стояла жизнь сестры. Женщине по имени Лена, видимо, надоело наблюдать за схваткой, и она решительно оттащила Женю за воротник пальто, попутно хлопнув оторопевшего от неожиданности ювелира по макушке и перехватив со стола выпавшие у него часы:
