— В Багдаде тоже неспокойно, — возразил Верджил.
Уарзер взглянул на Кэрри и Верджила темно-карими глазами.
— Багдад — это ничто. Вот в Рамади действительно страшно. Там смерть.
— Выбора нет, — ответила Кэрри. — Мне надо поговорить с семьей пленника.
Демпси улыбнулся.
— Каждую минуту вас таких прибавляется.
— Каких таких? — спросил Верджил. — Дебилов?
— Хуже, — по-прежнему улыбаясь, ответил Демпси. — Оптимистов.
* * *
Через открытую балконную дверь в номере Кэрри видела огни моста Четырнадцатого июля над рекой Тигр. Половина города на том берегу лежала, погруженная во тьму — электричество часто и надолго пропадало. Сама река змеилась в лунном свете серебристой лентой.
Из-за пределов «Зеленой зоны» раздался хлопок взрыва и стрекот автоматной стрельбы. Тьму, как во сне, пронзили красные пунктиры трассирующих пуль. Стрельба прекратилась и зазвучала вновь. Здесь она была столь же обычным делом, как в Америке рев полицейских сирен или шум уборочной машины.
В голове стоял все тот же вопрос: что скрывал Филдинг? Зачем убил себя?
Зачем вообще люди себя убивают? Зачем отец пытался покончить с собой? И где сейчас этой ночью мать? Не был ли ее побег из семьи попыткой самоубийства — убийства собственной прошлой жизни? Не потому ли она ни разу после не попыталась связаться с детьми? Саул прав: все мы что-то скрываем.
Когда отец стал принимать клозапин, он попытался снова влиться в семью. Оказалось, Кэрри и не знала Фрэнка Мэтисона. Того Фрэнка Мэтисона, который воевал во Вьетнаме, — об этом Кэрри пронюхала, найдя в коробке фото отца: без рубашки, с винтовкой, совсем молодой и тощий, Фрэнк позировал на опушке в джунглях, в компании двух друзей-сослуживцев; укуренные непонятно чем, они лыбились в объектив камеры. Кэрри заново открыла для себя Фрэнка Мэтисона, за которого вышла их мать. Отец перебрался к Мэгги и, принимая лекарство, вроде бы вел себя хорошо.
— Он хочет с тобой повидаться, — говорила Мэгги. — Ему надо помириться. Это поможет ему скорее поправиться.
— Поправиться? Ему?! — огрызнулась Кэрри. — А мне?
Она всеми силами избегала Фрэнка: встречая его у Мэгги, Кэрри просто говорила: «Привет, пап» и «Пока, пап». Она никак не могла забыть ужасного детства, беспорядочные метания между бессвязной болтовней и молчанием. Отец, может, и выглядел нормальным, но она-то знала: безумие в нем затаилось. Стоит расслабиться — и оно тут же выскочит наружу.
А что же с ней самой? С ее безумием?
Черт подери, надо выпить. И врубить джаз.
Стоило включить айпод, как в дверь постучали.
На пороге стоял Демпси: в форменной рубашке и брюках, совсем пьяный (догнался после загородного клуба). От его взгляда Кэрри вздрогнула. Дьявол, капитан и правда красавчик.
— Скажите честно: вы женаты? — спросила Кэрри.
— Какая разница? — ответил он, не сводя с нее взгляда синих глаз.
— Да что вам, жалко сказать? Так вы женаты?
— И да и нет, — ответил капитан, словно брак — это нечто вроде командировки или временного назначения.
— О нет, — обронила Кэрри.
Демпси ввалился к ней в комнату, и они столкнулись, сцепились, будто два атома. На ходу они срывали с себя одежду и целовались так, словно вот-вот наступит конец света. Повалились на кровать; Кэрри обвила ногами его бедра, он вошел в нее, и в тот же момент краем уха она услышала два хлопка взрывов, а вслед за ними — пулеметную очередь на том берегу Тигра.
Глава 28
Тюрьма Абу-Грейб, провинция Анбар, Ирак
Абу Аммара — или Уалида — в кандалах привели в допросную. Здесь, среди голых бетонных стен, не было ничего, только два деревянных стула. Кэрри жестом велела узнику сесть.
— Salaam alaikum, — поздоровалась она и так же, жестом, попросила конвоиров выйти.
Уалид не ответил традиционным «wa alaikum salaam». Это был жилистый мужчина с коротко стриженными волосами и всклокоченной бородой, в оранжевом тюремном комбинезоне; каждые несколько секунд он подергивал головой.
Интересно, нервный тик у него врожденный или появился в тюрьме, после допросов?
Он едва взглянул на Кэрри: на ее синий хиджаб, джинсы и армейскую толстовку. Говорить от него не требовалось, Кэрри и так все поняла: она для него — враг. Некоторое время оба сидели молча. Кэрри старалась не двигаться, чтобы скрытое записывающее оборудование на ней — и миниатюрная камера в том числе — сработало как надо.
— Знаете хадис Абу Исы ат-Тирмизи, в котором говорится, как пророк, да благословит его Аллах и приветствует, сказал: «Лучший из вас тот, кто добрее к своей жене»?
Узник дернул головой, однако на Кэрри он по-прежнему не смотрел. Только моргал, часто-часто, как птица.
— То есть топить и жарить током меня не будут? — уточнил он на иракском наречии. — Ты, значит, добрый полицейский?
— Можно и так сказать. — Кэрри улыбнулась. — Мне нужна ваша помощь, Ассайид Уалид Карим. Знаю, вы скорее умрете, чем согласитесь помочь, но подумайте: одно мое слово, и вы покинете эти стены. — Кэрри неопределенно махнула рукой.
— Я тебе не верю. Даже если бы ты говорила правду, я бы все равно скорее умер, чем помог тебе. Если честно, — он подался вперед, — мне ток и вода даже больше по нраву, чем твоя тупость.
— Вы мне поверите, Уалид Карим. Вас ведь так зовут?
Пленник безуспешно попытался скрыть потрясение. Выходит, Кэрри угадала с именем.
— Я Абу Аммар.
— А как же бедный Ясир Арафат? Вы украли у него kunya. — Она саркастично поморщилась. — Послушайте, нам обоим выгодно говорить правду, так дело пойдет легче. Вы Уалид Карим из племени Абу-Риша и командир «Танзим Кайдат аль-Джихад фи Биляд ар-Рафидаин»
[29]
, который мы, несчастные американцы, знаем как «Аль-Каида» в Ираке. Вы родом из Рамади, из района Эт-Таилаа-эш-Шаркийя, что к югу от реки, недалеко от больницы.
Карим пристально взглянул на нее, едва дыша и подергиваясь. Три дня Кэрри и Уарзер ютились в доме у дядюшки Уарзера в Рамади, соблюдая полную конспирацию. Кэрри выкрасила брови в черный цвет, надела карие контактные линзы и полную абайю, тогда как Уарзеру пришлось поднять все семейные и племенные связи. В итоге они выяснили настоящее имя Карима, узнали, где живет его семья. Кэрри и Уарзер отправились к ним: Уарзер прикинулся бывшим заключенным Абу-Грейб, мол, сидел вместе с Каримом, и его родные прониклись к Кэрри доверием.
— Я была у вас дома, — сообщила Кэрри. — Говорила с вашей матерью, Азирой, с вашей супругой Шадой. Подержала на руках ваших детей: дочку Фару и сына Джабира. — Кэрри показала ему руки. Было видно, как с каждым словом ее осведомленность ужасает Карима все больше. — Ваш сын Джабир такой красавчик, но он еще слишком молод и не понимает, что значит быть шахидом, мучеником. Он просто тоскует по отцу. Откройтесь мне, и уже через пару часов вернетесь домой, обнимете его. Обещаю.
