Но какова! Я себя не на помойке нашла… А я-то, идиот: «Вы
сыграли в моей жизни важную роль!..» Иначе как дешевым словоблудием это и
назвать нельзя. Где ей понять, что со мной было и что стало… Уверен, она
неплохо устроилась, наверняка живет с папашей этой Ляли, ну, или подживает, он
ей хорошо платит, вот она и фордыбачит… Ладно, Илюха, в тебе просто говорит
обида, тебя не поняли, не оценили твоих высоких устремлений, приняли за
обычного курортного приставалу…
Рассвет он проворонил. Но, чтобы смыть неприятный осадок,
побежал на пляж, где не было пока ни души, и бросился в прохладную воду. Что
это там болтается на уровне волнореза? Буйки? Откуда они взялись? Вчера их не
было. Он поплыл к ним. Новенькие буйки, желтые и оранжевые, в виде лимона и
апельсина на ярко-зеленом синтетическом тросе. Наивность этой придумки даже
умилила его. Трос еще не зарос водорослями, он ухватился за него и закрыл
глаза. Все хорошо, Илья, все прекрасно, да, жизнь полосата, да, неизбежны
потери, как в любимой маминой песне « Не прожить нам в мире этом без потерь,
без потерь…». Но есть океан, солнце, есть добрые люди, которые меня любят, одна
Люська чего стоит, и есть работа, наверное, самая интересная на свете, по
крайней мере для меня, а бабы… Что ж, они и есть бабы. Вероятно, эта Нина сейчас
думает: «Мужики есть мужики…» Ему стало смешно. Черт с ней, с Ниной. История-то
у меня уже есть, красивая, печальная… Кстати, надо, чтобы героиня сказала
герою, что нашла себя не на помойке, выражение распространенное, но может
классно прозвучать, диалоги у меня получаются будь здоров! И не нужны мне все
бабы мира! Разве что Люська, но она для меня не баба, а добрая верная подружка.
Вот если бы такую найти… Да где ж ее найдешь…
Он поплыл обратно, потом еще раз до буйков, и еще раз, и
еще… Наплававшись до одурения, он вылез и, как был в плавках – ведь полотенца
при нем не было, – прихватив одежку и туфли, босиком побрел к отелю.
Подобное явление никого здесь не удивляло. После завтрака он сел на балконе и
принялся строчить в купленном вчера большом блокноте. Как ни странно, этот
дедовский способ письма доставлял ему удовольствие. Вероятно, качество
современной литературы во многом обусловлено средствами письма. Разве можно
было, к примеру, в девятнадцатом веке гусиным пером писать по роману в месяц?
Хотя, кажется, Бальзак… Но я-то не Бальзак, это точно, да и вообще не писатель,
я киносценарист и только. А может, все-таки не только, может, стоит попробовать
писать прозу? Конечно, не на компьютере, а так, от руки? Он перечитал
написанную сцену, и ему показалось, что так лучше, фразы как-то красивее,
закругленнее, что ли… Он остался страшно собой доволен, но начинало припекать
солнце, пора уходить с балкона… Он сунул блокнот в шкаф на верхнюю полку и
решил уехать в городок Пуэрто-де-ла-Крус, о котором рассказывали дамы,
подобравшие его на дороге. Слава богу, я не встречал больше этого Вячеслава…
Илья вышел из номера, вызвал лифт и вдруг вернулся взять с
собой блокнот. Сяду где-нибудь в кафешке на берегу и еще попишу… Господи,
неужто я опять вернулся к себе самому?
И действительно, погуляв по городку, он искупался, кстати,
здесь песок был куда чернее, чем в Лас Америкас, где он жил. Потом прошелся по
магазинчикам, купил себе мягкие туфли, полосатую майку и пакет соленого
миндаля, который обожал. Ах, Люська, спасибо тебе за все!
А после обеда он заказал двойной эспрессо и достал блокнот.
Опять перечитал написанное и с радостной улыбкой принялся писать дальше. Когда
он взглянул на часы, то ахнул. Было уже начало седьмого. Пора ехать назад. В
восемь уже темнеет. Он был чрезвычайно собой доволен и всю дорогу напевал
привязавшуюся мелодию «Натали», Хулио Иглесиас звучал здесь повсюду.
После ужина он решил пройтись вдоль океана, и ноги сами
собой понесли его в сторону батута. Зачем? – спросил он сам себя. – А
черт меня знает…
– Илья? – услышал он вдруг голос сзади. Оглянулся.
– Нина?
– Добрый вечер, рада, что встретила вас, я хотела
извиниться… Я была несдержанна, может, даже груба… извините.
– Хорошо, – смутился он. – Я понимаю… Хотя вы
все неверно утром истолковали… Ладно, проехали. А где же Ляля?
– К ней приехал отец. И я свободна сегодня.
Одета она была явно не для батута – модная пестрая юбка и
черная блузка без рукавов, туфельки на каблуках.
– Вы куда-то собрались? – поинтересовался он,
окинув ее взглядом.
– Да нет, хотела просто выпить кофе где-нибудь…
– А не составите мне компанию? – спросил он,
твердо уверенный в ее согласии. Более того, он был уверен, что она пришла сюда
из-за него и для него же принарядилась.
– С удовольствием. Хочу загладить утреннюю неловкость.
Еще раз извините, нервы.
– Куда пойдем?
– Да все равно…
– Тогда пойдем вдоль набережной, где нам приглянется,
там и сядем.
– Хорошо.
Очень скоро им приглянулось маленькое кафе, почти всегда
пустующее днем, сейчас же там было довольно людно. На круглом столике с
клетчатой скатеркой стояли цветы и горела свеча.
– Хотите сесть лицом к океану? – галантно
предложил он
– Зачем? Его сейчас все равно не видно…
– Нина, вы не голодны?
– Нет. Я буду только кофе.
– Может, по бокальчику вина?
– Вы пейте, я не хочу.
– Да нет, я тоже не хочу. Но, может, мороженое или
какой-то десерт?
– Спасибо, нет.
– А я хочу мороженого. Я вообще обожаю сладкое.
– Мужчины часто бывают сладкоежками, – улыбнулась
она.
– Нина, вы в прошлом танцовщица?
– А что, заметно? -Да.
– Я танцевала в ансамбле Моисеева.
– О! Но почему бросили? Вы же еще молоды.
– Спасибо, конечно, но так получилось… Я вышла замуж, а
муж не хотел, чтобы я работала, вот я и бросила. Любовь… А потом мы уехали из
России в Испанию, у него там бизнес наметился… и все вроде было здорово, а
потом … Впрочем, я не хочу об этом сейчас говорить, незачем. А вы? Почему вы
здесь один?
– Устал, приехал отдохнуть, прийти в себя.
– А вы кто? На бизнесмена не похожи… Он засмеялся.
– Да уж, я точно не бизнесмен.
– А можно, я попробую угадать, кто вы? – Она
лукаво улыбнулась ему, и он почему-то испугался. Она была очень хороша сейчас.
– Попытка не пытка.
– Только обещайте, что скажете правду, если я угадаю.
– Хорошо, обещаю.
– Вы… ученый…
– О нет!
– Тогда… художник?
– Холодно!
Она окинула его внимательным и как ему показалось, опытным
взглядом, задержавшимся на его хоть и швейцарских, но далеко не роскошных
часах, которые ему давным-давно подарил отец.
