Наконец наступило четырнадцатое число. После ужина в нашем классе появился отделенный воспитатель Алникпоп и скомандовал:
– Встать!
С «Летописью» в руках торжественным, медленным шагом в класс вошел Викниксор.
– Классное собрание четвертого отделения считаю открытым, – объявил он и сел, положив толстую «Летопись» перед собой. – Александр Николаевич – секретарь, я – председатель. Повестка дня следующая: первый вопрос перевыборы комиссий, второй – поведение класса и разряды и, наконец, текущие дела.
Алникпоп отточил карандаш и сел писать протокол.
Без особого интереса мы начали выбирать хозяйственную комиссию, потом санитарную комиссию, потом гардеробного старосту.
Кто с ужасом, кто с нетерпением, кто с надеждой – мы ждали следующего акта этой церемонии.
– Поведение класса, – объявил Викниксор. И в наступившей тишине он стал перелистывать страшные страницы «Летописи».
– Коллективных замечаний нет. Ага… Замечательно! Будем подсчитывать индивидуальные.
И он начал читать вслух хорошие и плохие замечания, и каждое замечание отделенный воспитатель Алникпоп отмечал плюсом или минусом в алфавитном списке класса.
– Шестое число, – читал Викниксор. – «Тихиков добровольно вымыл уборную»…
Отыскав фамилию Тихикова, Алникпоп поставил плюс.
– Дальше, – читал Викниксор. – «Николай Бессовестин после прогулки не сдал кастелянше пальто». Верно, Бессовестин?
– Верно, – сознался Бессовестин.
Алникпоп вывел минус.
– Седьмое число. «Воспитанник Королев…» Это какой Королев? Из вашего отделения или из первого?
– А что такое? – поинтересовался Кальмот.
– «Воспитанник Королев работал на кухне».
– Я! Я! – закричал Кальмот. – Как же! Конечно, я…
– Извини, пожалуйста, – сказал Викниксор. – Я ошибся. Тут написано: «Королев ругался на кухне».
– Ругался? – сказал Кальмот и почесал затылок. Мы засмеялись невесело и неискренне, потому что у каждого на душе было очень скверно.
– Восьмое число, – читал Викниксор. – «Воспитанник Громоносцев разговаривал в спальне». «Воспитанник Пантелеев опоздал к обеду»… Девятое число. «Воспитанник Еонин намалевал отвратительную карикатуру на своего наставника».
– Ложь! – воскликнул Японец.
– Еонин, – сказал Викниксор. – Будь осторожнее в выражениях. Это замечание подписано Василием Петровичем Сапожниковым.
– Сапожников – негодяй!.. – закричал Японец.
Викниксор покраснел, вскочил, но сразу же сел и сказал негромко:
– Не надо истерики. У тебя всего одно замечание, и, по всей вероятности, мы переведем тебя в третий разряд.
– Ладно, – сказал Японец, засияв и зашмыгав носом.
– Вообще, ребята, – сказал Викниксор, – у вас дела не так уж плохи. Класс начинает заметно хорошеть. Например, десятого числа ни одного замечания. Одиннадцатого одно: «Старолинский ушел, не спросившись, с урока». Двенадцатого… Эге-ге-ге!..
Викниксор нахмурился, почесал переносицу и деревянным голосом стал читать:
– «Воспитанник Еонин во время урока приклеил воспитателя к стулу, причем оборвал костюм последнего».
Мы не успели ахнуть, как Викниксор перелистнул страницу и стал читать дальше:
– «Воспитанник Воробьев подстрекал товарищей к хулиганству и безобразию». «Воспитанник Офенбах мычал, делая вид, что сидит тихо». «Воспитанник Джапаридзе рычал на уроке». «Воспитанник Пантелеев гудел». «Воспитанник Финкельштейн гудел». «Воспитанник Еонин вскакивал и гудел громче всех».
Викниксор остановился, перевел дух и сказал громко:
– Это что же такое?
Потом он опять перевернул страницу и продолжал декламировать страшным голосом:
– «Воспитанник Громоносцев, слепив из бумаги твердую шишку, кинул ее в воспитателя». «Воспитанник Старолинский кидался бумажными шишками». «Воспитанник Офенбах нанес воспитателю увечье, при этом дико смеялся». «Воспитанник Финкельштейн смеялся». «Воспитанник Еонин злорадно смеялся и все время старался попасть воспитателю в рот». «Воспитанник Воробьев попал воспитателю в рот». «Воспитанник Бессовестин кидался». «Воспитанник Ельховский шумел». «Воспитанник Тихиков говорил гадости».
Викниксор читал и читал. Алникпоп не успевал ставить минусы. Мы сидели холодные ко всему и были не в силах кричать, возмущаться, протестовать. Мы ждали только, когда наступит конец этому подробному протокольному описанию нашей бузы.
– «Воспитанник Еонин назвал воспитателя неприличным словом». «Воспитанник Офенбах дважды выругался». «Воспитанник Воробьев издевался». «Воспитанники четвертого отделения коллективно приклеили воспитателя к стулу, после чего устроили нападение и нанесли тяжкие увечья, сопровождавшиеся смехом и шутками». Что это такое? – повторил Викниксор и с шумом захлопнул «Летопись». – Устраивать обструкции на уроках Сапожникова?! Может ли быть что-нибудь безобразнее? Василий Петрович работает в школе Достоевского целый месяц, и за это время у него не произошло ни одного столкновения с воспитанниками. Это идеальный человек и педагог.
– Идеальный халдей! – закричал Японец.
– Тихоня!
– Жулик!
– Пройдоха! – закричали мы.
Надо было ожидать, что Викниксор рассердится, закричит, заставит нас замолчать. Но он проговорил без гнева:
– Объясните, в чем дело?
Вышел Янкель.
– Расскажи, – сказал Викниксор, – что случилось?
– Видите ли, Виктор Николаевич, – начал Янкель, – Василий Петрович действительно пробыл у нас в школе целый месяц, но за этот месяц он ровно ни шиша не сделал.
– Выражайся точнее, – сказал Викниксор.
– Ни фига не сделал, – поправился Янкель. – На уроках он спал, и класс что хотел, то и делал. Рисовать никого не учил. Даже краски и карандаши никогда не приносил на урок. И вдруг на прошлой неделе он потребовал, чтобы мы нарисовали его собственную персону.
– Что-о?! – удивился Викниксор.
И Янкель подробно рассказал историю с Японцем. Рассказывал он смешно, и мы улыбались и хихикали.
– Прекрасно, – сказал Викниксор и защелкал себя по виску. – Но все-таки, ребята, это решительно не дает вам права устраивать вакханалии, подобные описанной здесь. – Викниксор похлопал по крышке «Летописи». – Весь класс переводится в пятый разряд, – объявил он. – В субботу экскурсия вашего класса в порт отменяется…
Мы взвыли:
– Виктор Николаевич! Несправедливо!
– Простите!
– Пожалуйста, Виктор Николаевич!
Викниксор поднял руку. Это обозначало: «Кончено! Разговор исчерпан».
