– Это очень модно. Туфли, сумка приличные есть?
– Купила уже.
– Украшения?
– Бабушкины колечки.
– Хорошо бы нитку жемчуга. Небольшую.
– Ну у меня есть, помнишь, ты же привезла мне из
Испании.
– Нормально. У тебя такая внешность, что и подделка
сойдет за драгоценность.
– Уля, о чем ты говоришь, какая у меня такая
внешность? – живо заинтересовалась я. В последнее время все мне намекали
только на то, что рядом с таким красавцем я смотрюсь замухрышкой.
– В тебе есть изыск. Ты не красавица, уж прости меня,
но, на мой вкус, интереснее любой красавицы. В тебе нет никакой дешевки,
понимаешь? Только ты в последние годы махнула на себя рукой. Если займешься
своей внешностью, ты еще всем дашь сто очков вперед.
– Ах, Ульяша, я тебя обожаю! Ничего лучшего ты сегодня
не могла мне сказать.
– Только не крась губы. А глаза, наоборот, накрась
посильнее. И будешь неотразима. Руки в порядке?
– Да.
– Тогда до завтра. Приезжай часам к двум, сможешь?
– Постараюсь.
И вдруг, положив трубку, я сообразила, что свекровь уже
давно не объявляется. Это было очень на нее непохоже. Обиделась на что-то или
захворала?
Надо бы выяснить, а то потом только хуже будет. Я сразу
набрала ее номер.
– У телефона.
– Светлана Георгиевна, добрый день, у вас все в
порядке?
– Почему тебя это вдруг заинтересовало?
– Просто вы давно не приходите, не звоните, я
забеспокоилась, здоровы ли вы…
– Твоими молитвами. Спасибо, что побеспокоилась, я к
этому не привыкла.
– А почему вы не были на последнем спектакле? Такой
сумасшедший успех…
– Я была занята, – сухо ответила свекровь.
– Ну хорошо, раз все в порядке, тогда до свидания.
– Подожди, Саша! Я давно хочу спросить… Что Глеб тебе
привез?
– В каком смысле? – не поняла я.
– Ну он привез тебе какие-то вещи?
– Лучше бы не привозил…
– Да? – как-то радостно спросила она. –
Почему?
И тут до меня дошло! Она обиделась на Глеба за желтые
шмотки!
– Потому что почти все желтое… Черт знает что! Я
видела, что он и вам тоже желтенькое привез, чувствовала, что вам не
понравится, но вы же его знаете… Ему легко внушить любую чушь, особенно если
говорить с апломбом. Но вы не расстраивайтесь.
– Жалко, лежат новые веши… Может, можно их кому-то
продать?
– Это я не знаю!
– Да, кстати, Саша, я хотела тебя спросить… Помнишь, я
давала тебе книгу Молоховец?
– Помню, конечно.
– Она тебе нужна?
– Да нет, в общем…
– Не могла бы ты мне ее привезти?
– Пожалуйста, но уже завтра, сегодня не получится.
– Хорошо, пусть будет завтра. Только скажи когда.
– Ну примерно в час дня. – Я решила сделать это по
дороге к Ульяше.
– У меня в час ученица.
Светлана Георгиевна преподает французский.
– Так я просто закину вам книгу, и все.
– Ну что ж, если другое время ты выбрать не можешь…
– Извините, у меня завтра много дел. Всего доброго,
Светлана Георгиевна. – Я поспешила положить трубку, иначе меня опять захлестнет
волна обид на меня, на сына, на весь мир. Надо только еще найти эту чертову
Молоховец. Я стала обозревать книжные полки. Ага, вон она! Я залезла на стул,
достала Молоховец, и вдруг взгляд мой упал на толстый том «Истории КПСС». И
зачем он тут стоит?
Только место занимает, выкину его, и дело с концом.
Это еще от тетки Глеба осталось. Вообще, надо бы разобрать
книги, многое наверняка уже не нужно, как вот эта «История». Но сегодня мне не
до того. И все-таки я сняла книгу с полки, а заодно и еще несколько книг по
научному коммунизму. С каким удовольствием я от них избавлюсь! Но тут меня
как-то шатнуло, и стопка книг разлетелась в стороны.
Хорошо, еще я сумела удержаться на стуле. Я спрыгнула и
стала подбирать книги. И тут заметила, что из «Истории КПСС» выпал какой-то
листок. Письмо, что ли? Я развернула сложенный вчетверо лист, заполненный
изящным почерком. У меня буквально потемнело в глазах.
"Любимый мой, уже нет сил жить так далеко от тебя! Я
знаю, время и расстояние работают против меня, но ничего не могу с этим
поделать. Я пытаюсь приучить себя к мысли, что мы не одно целое, что у нас все
отдельно, но это больно, это так больно! Я живу почти в раю, но для меня это
настоящий ад.
Боже мой, Глеб, как трудно писать о любви, как трудно
придумать что-то новое… Каждая фраза будто уже тысячи раз читана, но поверь,
каждая буква кричит о любви к тебе! Я часто смотрю на море. Знаешь, у него цвет
твоих глаз. Да-да, не у тебя глаза цвета моря, а у моря цвет твоих глаз. Вот
так я воспринимаю действительность. Прости, если на бумаге это выглядит
пошлостью, но что делать, если я так чувствую, а выразить иначе не умею.
Вот уж точно говорят, не было бы счастья, да несчастье
помогло… Те две недели, что мы были вместе, дают мне такую пишу для
воспоминаний… Я говорю себе: сегодня 16 января, и я по минутам вспоминаю этот
день. И, конечно, ночь. У меня таких воспоминаний пятнадцать, а это немало… Я
знаю, Глеб, что ты тоже любишь меня и что сейчас неподходящий момент, но
поверь, нельзя строить жизнь с женщиной только на жалости и благодарности.
Ничем хорошим это не кончится для вас обоих, только любовь
должна связывать людей, только любовь.
А что получается? У тебя жалость и благодарность, у меня
благодарность и расчет. А в результате страдают все: и мой муж, и твоя жена, и
мы оба… Глеб, мы должны, мы просто обязаны разорвать этот порочный круг. Прошу
тебя, подумай об этом и напиши.
Одно твое слово, и я брошу все! Не нужен мне этот рай,
ничего не нужно, если тебя нет рядом. Господи, как я люблю тебя! Прости, я
готова ждать сколько нужно. Тысячу раз целую тебя, мой любимый.
Твоя Л.".
Боже, что это? Мой мир, мой маленький мир, который я
построила на своей любви и вере в любовь мужа, стремительно рушился – да что
там, уже рухнул. Потом я сказала себе: подожди, давай спокойно все обдумай. Но
где же взять это спокойствие? Кто такая эта Л.? Откуда она взялась, куда
делась? Или она никуда не делась? Может, она существует по сей день в его
жизни? И в каком это раю у моря она живет? Я вертела в руках злополучный
листок. Он был явно не новым, бумага уже чуть потемнела. Глеб хранит это
письмо, значит, оно ему дорого? В конце концов, мало ли что бывает, ну переспал
он с дамочкой, та влюбилась по уши, письма пишет, но если бы она… О чем я
думаю? Там же черным по белому сказано, что он живет со мной из жалости и
благодарности. Кровь бросилась мне в лицо. Ну из благодарности – это понятно, а
из жалости? 16 января…
