– Уля, ну что ты такое говоришь? Я же едва знаю
английский. Ну надо же, чем только люди сейчас не занимаются, с ума сойти!
– Понимаешь, я в поезде познакомилась с одной женщиной,
она как раз издает такие псевдороманы. Я о тебе вспомнила, и она сказала, что
можно попробовать… Но перевод… Жалко!
– А мне не жалко, это черт знает что. Может, если б я
должна была детей кормить, тогда бы я и за такое взялась, а так чего ради?
– Тогда будем ждать Анюту, она скоро вернется.
Потом Уля достала мешочек конского зуба, мы поджарили
семечки с солью и уже ничего не могли делать. Тупо сидели на кухне и лузгали
семечки.
– Нет, какая пакость! – время от времени
восклицала Уля, но остановиться была не в силах. – Ой, Сашка, в братской
Украине твой Глеб тоже гремит – сейчас, сейчас, куда же я этот журнал девала…
Ага, вот он. Глянь, до чего хорош, мерзавец!
Она протягивала мне глянцевый журнал, на обложке которого
был Глеб.
– Между прочим, там и твоя мордаха есть, –
заметила Уля.
– Где?
– Открой на четвертой странице!
В самом деле, там было напечатано несколько снимков, на
одном я узнала себя в момент, когда выходила из дома. Фотография показалась мне
на редкость удачной. Я была в черном плаще. На втором снимке я узнала ту самую
вешалку. На третьем был Глеб и не слишком молодая дама в каком-то навороченном
вечернем туалете. Под моей фотографией было написано: «Первая и пока
единственная жена Глеба Ордынцева Александра». «Пока единственная»! Про вешалку
было сказано: «Ослепительная партнерша Мира Монтерро, она снялась в нескольких
эпизодах фильма „Улыбка солнца“, но даже красота и сумасшедшее обаяние партнера
не смогли сбить ее с пристрастия к однополой любви». Ничего себе. Значит,
красивая вешалка – лесбиянка! Меня этот факт только порадовал. Под третьим
снимком надпись гласила: «Благосклонная улыбка продюсера – залог успеха!»
– Налюбовалась?
– Уля, ты даже не представляешь себе, какой камень у
меня с души свалился благодаря тебе!
– Опаньки! А в чем дело-то?
Я рассказала о двух конвертах.
– Ну надо же, что за блядство такое! И кому это
понадобилось?
Я молча развела руками. У меня было подозрение, что это дело
рук Лары-Лауры, но я промолчала. Я теперь вообще старалась не проронить лишнее
словечко о Глебе, даже с Улей. Но все-таки мне стало легче. И, придя домой, я
первым делом выбросила в помойку те фотографии, что покоились в «Истории КПСС».
Через несколько дней выяснилось, что никакой редактуры для
меня пока нет, но со временем, возможно… Я совершенно не знала, куда себя
девать. В однокомнатной квартире даже уборкой невозможно все время занять. Глеб
почти не бывает дома, разумеется, к его приходу я всегда готовлю ужин,
стараясь, чтобы это было что-то легкое, не слишком калорийное… Я выполняю все
свои обязанности, но…
И Глеб на первый взгляд такой же, как всегда, но я
чувствовала, что между нами почему-то словно выросла стена. Или я все это
придумала?
В один отнюдь не прекрасный день мне все стало ясно.
Я ездила к свекрови помочь ей собраться: она уезжала в Карловы
Вары – лечить печень. Поездку ей оплатил Глеб, и она была на седьмом небе. Даже
на меня не обижалась.
Мы еще посидели, потом простились, и я поехала домой. Открыв
дверь ключом, я сразу услыхала голоса на кухне. Глеб и кто-то еще. А, Генка!
Похоже, они там решили выпить, я уже хотела крикнуть им, что я пришла, но тут
до меня донесся голос Генки:
– А как же Санька?
– Ах, боже мой, если бы я знал! Пойми, я чувствую себя
как стреноженный конь…
– Ты хочешь сказать, как стреноженный жеребец, –
довольно ядовито произнес Генка.
– Дурацкая шутка! Нет, правда, я совершенно растерян.
Думаешь, я не знаю, чем я обязан Сашке? Прекрасно все понимаю и даже больше
тебе скажу: я ее по-своему еще люблю, она как часть меня самого, вот это меня и
мучает.
Он замолчал. Я стояла замерев. Вот оно – то, чего я боялась.
Он любит меня, но «по-своему»! То есть попросту терпит без отвращения, так, что
ли?
– И все-таки, Глеб… Баб у тебя было и будет тьма, а
Сашка… Сашка – она ведь уникальная Такие на дороге не валяются.
– Да знаю я все, знаю! – раздраженно произнес
Глеб. – Но если бы ты ее видел…
– Кого? Сашку?
– Да не Сашку, а Яну! Ты пойми, она же не просто
красивая, она умница, и вообще, в ней столько перца… Она такая отчаянная, у
меня дух от нее захватывает, я как будто в другое измерение с ней попадаю. А
Сашка… Она хорошая, добрая, самоотверженная, все так… Но я знаю ее вдоль и
поперек. Она, прости меня господи, кажется мне такой пресной…
– Это Сашка-то пресная? Тебе не стыдно, Глебка? Я
никогда столько не ржал, как в то лето, когда мы в Коктебеле вместе отдыхали.
Помнишь, мы там на свадьбу попали, а невеста была с огромной жопой…
– Ну и что?
– Сашка тогда схохмила: «Снился мне зад в подвенечном
уборе». Она такая веселая была, заводная… Да и вообще, зажрался ты, браток.
Счастья своего не ценишь, – тяжело вздохнул Генка.
– Стоп, стоп, ты что, влюблен в Сашку?
– Ничего я не влюблен, – как-то угрюмо произнес
Генка. – Но ты все равно дурак!
– Ну допустим, что я тебе поверил, хотя не очень… У вас
с ней что-то было?
– Ты сдурел? Похожа Сашка на баб, которые исподтишка
блядуют с друзьями мужа?
– Непохожа, это правда, а там кто ее знает, может, она
втихаря…
– Глеб!
– А что? Скрывала же она от меня несколько лет, что
работает прислугой.
– Что?
– А то… Она мне призналась, что никакой она не
бухгалтер в фирме, а домработница у каких-то богатых идиотов. Она же от меня
это скрывала!
– Но ведь это она скрывала, чтобы ты, мудак, не
комплексовал!
– А любовников она скроет, чтобы я не чувствовал себя
рогоносцем.
– Тебе легче считать ее виноватой, да?
– Может быть…
– Ах, идиот, дурак ты набитый. Такую бабу на какие-то
пряности променять…
– Пряности? – пьяно засмеялся Глеб. – Но если
б ты видел Яну, если бы ты знал… Я, Генка, мужик неслабый, пол-Москвы могу
трахнуть, а она… Она из меня все соки выжимает, и как…
Больше я слушать не могла, хватит с меня. Я на цыпочках
вышла на лестницу, отчетливо понимая, что моя жизнь с Глебом кончилась.
Бесповоротно.
Но что мне делать, куда идти? Если бы я могла уехать к
бабушке, но и это невозможно. Я вышла во двор.
Уже наступил вечер, но летняя темнота была еще прозрачной,
нестрашной. Надо все хорошенько обдумать. Я добрела до сквера и села на
лавочку. Кругом было безлюдно. Я закрыла глаза. Когда жизнь по-настоящему берет
меня за горло, я начинаю сразу думать, как выбраться, а уж потом предаюсь
унынию и рефлексии. Ясно одно – жить с Глебом я не буду.
