Я пошла к Дуне.
– Дуняшка, свяжись с мамой по электронной почте,
сообщи, что я все сделала и готова приступить к новой работе.
Дуня испытующе на меня поглядела и проговорила:
– Тебе кисло?
– Что?
– Тебе от той папки кисло? Хочешь работой все
заглушить, да?
– А если и так?
– Слушай, я тут думала о тебе.
– Очень тронута.
– Подожди, я не самая глупая на этом острове, можешь
мне поверить.
– Я это давно знаю. И что ты надумала, умная голова?
– Ты должна писать сама.
– Это ты мне уже говорила.
– Подожди, – отмахнулась Дуня, она явно была
захвачена своей идеей. – Ты должна написать пьесу!
– Почему пьесу?
– Мне кажется, у тебя получится пьеса. У тебя люди так
здорово разговаривают… Диалог классный! Я очень люблю пьесы читать. Я всего
Лопе де Вега прочитала и Кальдерона, и Тирсо де Молину.
– Ну ты даешь! По-испански?
– Конечно, откуда тут русские книги? Вот стихи,
например, я читать не люблю. А пьесы, даже в стихах, обожаю. И ты просто
обязана написать пьесу!
– Но о чем? Я как-то не думала.
– Ты попробуй! Ты напишешь пьесу не просто так…
– А как? – испугалась я.
– Там должна быть отпадная роль для твоего Глеба!
– Роль для Глеба? – ахнула я.
– Именно! Ты только представь себе: ты напишешь пьесу –
под псевдонимом, эту пьесу поставят, он будет в ней играть, это окажется
гвоздем сезона, а ты придешь на премьеру, и зрители будут топать ногами,
визжать и кричать: «Автора! Автора!» И тогда ты выйдешь на сцену, и твой Глеб
увидит, что это ты… – захлебывалась Дуня. – Во кайф будет! Ломовуха!
Правда, клевая идея?
– Зашибись! – засмеялась я. – Только тут
очень много всяких сложностей.
– Да какие тут сложности? Ерунда!
– Ну первая сложность – написать хорошую пьесу.
– Не хорошую, а гениальную!
– Это просто исключается, дай бог хорошую-то
накалякать…
– Вот не надо так.
– Как?
– Накалякать! Калякает мама, а ты как раз пишешь. И я
просто уверена, что ты напишешь классную пьесу – ладно, пока, может, не
гениальную, а классную! Это даже лучше.
– Почему?
– Ну гениальную в антрепризе вряд ли ставить будут, и в
обычном театре тоже. Гениальную современники не поймут, а вот классную – легко!
– Дуня, ты знаешь, кто ты?
– Знаю. Я классная девчонка.
– Точно! Именно это я и хотела сказать.
– Ты тоже классная. Я сперва подумала, что ты немножко
мымра…
– Почему? – расхохоталась я.
– У тебя, когда ты только приехала, глаза какие-то
мымристые были. Ты не обижайся, правда-правда. Но это быстро прошло.
– А вот ты мне сразу понравилась.
– Это нормально.
– Почему?
– Потому что мне еще мало лет, и у меня… как бы это
сказать… слоев меньше.
– Слоев? – не поняла я.
– Ну да. Знаешь, когда дерево спилят, на пне кольца
есть? Вот так и у людей, с каждым годом новый слой нарастает, и чем дальше, тем
труднее пробиться к серединке, к тому, какой человек на самом деле.
– Значит, по-твоему, самые загадочные существа –
старики?
– Нет, наверное… – задумчиво проговорила
девочка. – Старики как раз не загадочные, они уже как дети, многие во
всяком случае. Я про это еще не думала, но, наверное, эти слои нарастают, пока
у человека сил много, а потом они, наоборот, начинают опадать, как листья.
Говорят же: старик впал в детство. Слои опали…
– В этой теории что-то есть. Не знаю, может, она и не
оригинальная, может, кто-то до тебя до этого додумался. Я, честно говоря,
философию всегда терпеть не могла, хотя я даже не знаю, философия это или
просто…
– Или просто белиберда? – засмеялась Дуня.
– Вот именно.
– Я и сама не знаю. Да ладно, проехали. Но что мне в
тебе нравится, Саш, – ты не притворяка.
– Это точно.
Должна признаться, что слова Дуни запали мне в душу.
Конечно, не детская идея насчет того, что Глеб будет играть в моей пьесе, но
мысль написать пьесу теперь меня уже не оставляла. Мне действительно лучше
всего удавались диалоги, я это и сама чувствовала, как и то, что на одном
диалоге многое можно построить, не впадая в длинные описания событий и чувств.
Сейчас только конец ноября, Эмма обещала приехать ближе к Рождеству, а до тех
пор я свободна… Однако привычка с утра садиться за машинку уже вошла в плоть и
кровь, как говорится, да и три курса театроведческого дали необходимые
представления о законах драматургии. И я решилась. Попробую написать пьесу. Но
о чем? Для начала лучше писать о себе, ведь себя я неплохо знаю. Но что за
сюжет это должен быть? Я в каких-то выдуманных обстоятельствах? Или же я в
своей собственной жизни? Но что в моей жизни было такого, что может быть
интересно другим? Моя любовь? Но если выставить напоказ собственные чувства,
получится пошлая, слезливая мелодрама. Нет, это будет комедия, комедия о любви
невзрачной дурочки к красивому и умному. Просто многие события моей жизни надо
подать, как говорится, с обратным знаком. Все тяжелое, грустное, больное
утрировать до полного идиотизма, который будет вызывать смех… Нет, это не мое,
у меня не получится. Лучше всего мне дается легкий, ироничный тон с некоторыми
заходами в любовную патетику. А впрочем, что заранее теоретизировать, вдруг на
бумаге получится что-то совсем иное, я уже знаю, что так бывает.
Я шла по набережной, море бушевало. Зимние штормы мне до
Майорки видеть не приходилось, я всегда бывала на море летом. Волны грохотали,
подбираясь к парапету набережной, обдавая меня брызгами, и волнующий запах
моря, почти не ощутимый летом, здорово бодрил. Мне страшно нравилось гулять в
такую погоду, тем более что тут я купила себе чудесную кожаную куртку,
оливковую с белым. Мне уже не составляло труда объясняться по-испански в
здешних магазинах. А после такой прогулки я любила зайти в кафе, выпить
капучино, посидеть в тепле, особенно мне нравилось кафе под названием «Пепе и
Хуанита», где горел камин. В доме Эммы тоже был камин, но Вера Ивановна
панически боялась живого огня, и потому мы зажигали его очень редко. В такие
блаженные минуты я часто добрым словом поминала Тараса, который свел меня с
Эммой. Но сегодня я впервые подумала: конечно, спасибо Тарасу, но ведь к
Тарасу-то я попала благодаря Алексу. Да-да, именно Алекс изменил мою жизнь. Все
время на Майорке я запрещала себе о нем думать. Более того, мой организм инстинктивно
отторгал всякие воспоминания именно об Алексе. О Глебе я вспоминала часто, и
это было достаточно больно. А об Алексе – нет. Я как будто о нем забыла. А
может, и вправду забыла? Мы так мало были знакомы… И так противно все
кончилось. На другой день он примчался ко мне, клялся, что все это чепуха, что
Инга просто редкая истеричка и скандалистка, что меня он любит, хочет жениться
и все в таком роде, но в душе звучали уже не половецкие пляски, а веселенькая
мелодия Кальмана «Красотки, красотки, красотки кабаре». И меня тошнило от
пошлости и банальности происходящего. А сегодня я почему-то вспомнила о нем, и
воспоминание было волнующим и приятным. Я как будто вновь ощутила, как он
обнимал и целовал меня за секунду до появления Инги. От этого воспоминания по
спине побежали мурашки. Нет, к черту, ко всем чертям, с Глебом у меня долгие
годы были хотя бы иллюзии, а с этим с самого начала никаких иллюзий.
