– Виктор Сигизмундович, поверьте, вы ей нужны! Еще как
нужны, она в вас влюбилась, честное слово!
– Она вам это сама сказала? – задохнулся он.
– И не один раз! После встречи с вами она стала другой,
как будто очнулась от многолетней спячки. Но она всегда говорила: он не
понимает, что мне ничего от него не нужно, просто интересно с ним говорить, и
легко… Она говорила то же самое, что и вы.
– Вы меня не обманываете? – закашлялся Виктор
Сигизмундович.
– Зачем мне вас обманывать?
– Действительно. Значит, вы думаете, что я ей нужен не
только как работодатель?
– Я в этом убеждена! Уверяю вас, Ульяна Михайловна –
редкий человек, вот вы сказали, что сразу выложили ей многое о себе. Это ведь
значит, что вам не с кем особо откровенничать, да?
– Увы…
– А ей вы можете сказать все, она всегда поймет,
выслушает… И она вполне способна просто дружить с мужчиной.
Он вдруг покраснел и как-то смущенно рассмеялся:
– Вы, наверное, думаете, что я безнадежно стар… Нет,
меня еще рано списывать со счетов. И я, наверное, свалял дурака… Саша, скажите,
если я вернусь в Москву и позвоню ей… Просто так, без дела… Она не очень
удивится?
– Она обрадуется! Виктор Сигизмундович, пожалуйста,
позвоните ей и скажите, что встретили меня, что у меня все хорошо, очень
хорошо… Знаете что, вы можете передать ей от меня какой-нибудь маленький
подарок?
– Ну разумеется, – обрадовался он. – Только
завтра я рано улетаю…
– Посидите здесь, я вернусь минут через пятнадцать,
хорошо?
– Не волнуйтесь, я подожду.
Я выскочила на улицу, в ближайшем магазинчике сувениров
купила маленького очаровательного ослика, я вспомнила, что Уля неоднократно
называла Сигизмундыча «ослиной». Мне его красиво упаковали, так что Сигизмундыч
не увидит, что именно я с ним посылаю. Похоже, я еще устрою Улину жизнь! Если,
конечно, он до Москвы не охолонет и не выкинет ослика в какую-нибудь мусорную
корзину. С него станется… Хотя он мне понравился, этот «ослина».
Возвращаясь домой, я смеялась. Чего только в жизни не
бывает! Зимним вечером на Майорке встретить Улиного Сигизмундыча… Как
говорится, нарочно не придумаешь. И вдруг меня как что-то стукнуло – ведь
именно этого и не хватало в моей пьесе! Вот такой немного нелепой любовной
истории. Если ее сыграют хорошие актеры… Я как будто увидела в роли Ульяши Анну
Леонову, дивную характерную актрису, а в роли Сигизмундыча – Евгения Паладьева,
он немного неуклюжий, но добрый и ужасно обаятельный. Я прибежала домой и сразу
села за машинку. Дело пошло. Как будто второе дыхание открылось.
За неделю до Рождества позвонила Эмма:
– Сашка, как ты смотришь на Рождество в Париже?
– В Париже? Ты не приедешь к нам?
– Я хочу наоборот, чтобы вы втроем приехали в Париж на
рождественские каникулы. Быстро решай, я закажу билеты. Ты даже вообразить себе
не можешь, как сейчас сложно с билетами.
– Эмма, я не поеду!
– Но почему?
– Я тут кое-что для себя пишу…
– Мне Дунька говорила. И что, не можешь оторваться?
– Но ведь у тебя уже следующий роман готов, правда?
– Ну и что?
– Я, перед тем как за него браться, хочу закончить
свое… И вообще, никуда сейчас не тянет, понимаешь? К тому же Фабио жалко
оставлять одного, и птичек…
– Ну за ними есть кому присмотреть. Сашка, угадай, что
лежит передо мной?
– Наверное, «Огонек» с моим портретом?
– А ты почем знаешь?
– По телефону долго рассказывать.
– Значит, не хочешь в Париж?
– В Париж хочу, только не сейчас.
– Ну, как говорится, была бы честь предложена. А жалко,
мне хотелось с тобой повидаться.
– Мне тоже, но…
– Ничего, я на обратном пути заеду, привезу Дуньку с
Верой Ивановной, и мы с тобой поболтаем.
– Это когда будет?
– Восьмого января. Я хочу и наше Рождество тоже в
Париже справить. Все равно до пятнадцатого вся жизнь в Москве замирает, сама
знаешь. Ну все, пока, подруга, счастливо тебе. Кстати, издатели мои чуть не
уписались, когда твою текстуху увидели. Все пытались узнать, кого это я нашла.
Но хрен им в грызло…
Значит, в издательстве мою работу одобрили?
Меня это здорово вдохновило.
Дуня ужасно расстроилась, что я не еду с ними в Париж. А я с
наслаждением представляла себе тихие рождественские праздники и Новый год.
Странно, я всю жизнь ждала от Нового года каких-то чудес, а они все не
случались. И когда мне стукнуло тридцать, я их ждать перестала. Так что Новый
год меня не волнует. Зажгу камин, включу хорошую музыку и выпью бокал вина за
собственное здоровье.
Дуня с Верой Ивановной улетели двадцать третьего декабря.
Погода стояла чудесная, было тепло и сухо, даже не верится, что завтра
сочельник. Я действительно одна встретила Рождество. Купила себе цветов и
еловую ветку, зажгла свечку и подумала:
Рождество на Майорке – это уже само по себе чудо.
Сижу у огня и вспоминаю, вспоминаю… Я ведь хочу свою жизнь,
свои впечатления и чувства передать в пьесе. И я права, что пишу комедию – на
трагедию моя жизнь не тянет. Да что в ней было, кроме Глеба?
Ничего практически. Но я сама в этом виновата. Интересно,
конечно, что он делает сейчас? С кем он?
Все еще с Яной или уже с какой-то другой? Да бог с ним, не
хочу я об этом думать, лучше представлю себе его лицо, когда он увидит мой
портрет. Сначала он удивится. Конечно, здорово удивится! Его дивные голубые
глаза широко откроются от удивления, а потом сощурятся – ему в голову придет,
что я нашла себе какого-то влиятельного покровителя, любовника, который решил
сделать мне такой подарок. Он, конечно, немножко взревнует. А может быть, все
не так? Может быть, он увидит меня и подумает: она такая красивая, а я этого не
замечал уже очень давно… И поймет, что любит по-настоящему только меня. И что
он сделает в таком случае? Кинется искать фотографа. И найдет, это не проблема.
Но Тарас и сам не знает, где я. Я вдруг запаниковала. Может, я не права? Может,
пусть бы Глеб меня нашел… Как было бы здорово, если бы он все-таки меня нашел…
И прилетел бы сюда, ко мне, вернее, за мной… Я закрыла глаза
и отчетливо представила себе, как я возвращаюсь домой на роликах, а у калитки
стоит мужчина, я сразу вижу, что это Глеб… Он в белом свитере, его
светло-каштановые волосы треплет ветер, он видит меня и кричит: «Сашка! Ты на
роликах! Я хочу бабу на роликах!»
Вдруг на колени ко мне вспрыгнул Фабио. И прервал сладкие
грезы. Бедный кот, ему тоскливо. Никогда раньше он не удостаивал меня такой
чести, а сейчас терся мордочкой о мое плечо и громко пел.
