— Теперь уж барыня успокоилась, знамо дело, — кивнул головой посерьезневший Артамонов.
— Жаловаться на судьбу нечего, — подытожил свой рассказ Макар Власов, — службу надо было знать. Графа Воронцова, шутка ли сказать, не узнал!
— А ты его раньше-то видал, графа этого?
— Не видал! Так и что из того, что не видал?! Узнать все равно был должен!
Артамонов посмотрел на сутулую спину Макара, облепленную комарами. Хотел шлепнуть покрепче, да передумал. Смахнул кровососов и сказал:
— Ты, дядя Макар, теперича графа Воронцова можешь забыть. А вот если ты чечена в кустах не узнаешь, тогда тебя так же у ворот встречать будут, как и ты у господских. А слыхали вы, братцы, историю про барина и мужика? Сказывать, что ли? А коли сказывать, так махорочкой угостите… Вот спасибочки!
И замолчал. Минут пять шли молча, солдаты ждали-ждали и не выдержали:
— Что же ты, Тимошка, не сказываешь?
— Про чо?
— Про чо! Да про мужика и барина.
— Про какого такого барина? Который мужичка махоркой угостил? Так что тут сказывать, если вы это лучше меня знаете? Вон как отсыпали, от души.
— Вот брехун! Опять всех запряг, а сам сидит — ножки свесил.
— Да ладно, братцы! Пошутил я. Разве я вас когда обманывал? Вот история какая. Жил один барин. Хорошо жил, из мужика повытягивал жил, только вот пошло его имение с молотка, а его самого собирались в долговую яму посадить. Куда деваться? Вот встречает он мужика. Мужик идет и плачет. Барин спрашивает: «Что с тобой, мужик?» А мужик отвечает: «Горе у меня большое. Царь призывает!» Барин удивляется, мол, важный какой мужик, раз его сам царь к себе призывает. А барин был страсть какой хитрый. Хитрее всех. Думает: «Обману мужика». Говорит ему тогда: «Хочешь заместо меня барином стать?» А мужичок отвечает: «А мне какая с того корысть?» Тот ему: «Почет тебе будет и уважение. Если что не по тебе, ты тут же по морде. А еще дам тебе тысячу рублей, на черный день припасенных. Место скажу, где зарыл их. Согласен?». «Согласен», — говорит мужик. «Тогда давай меняться, ты называйся мной, а я тобой назовусь». Думал барин, как призовут его к царю, так он все милости государевы в миг получит. Так они и порешили. Назвался мужик барином, его схватили и в долговую тюрьму посадили. Назвался барин мужиком, его призвали к царю, то есть в солдаты взяли на службу царскую. Барина на кавказской войне застрелили, а мужика выпустили из тюрьмы. Он деньги откопал, да и зажил хорошо.
— Неужто на кавказской войне барина убило? — спросил кто-то из солдат.
— Знамо дело, на кавказской, — подтвердил Артамонов.
— Знаю вот, что брешет, а слушать приятно, — сказал старый солдат Коростылев, подмигивая Макару Власову.
Офицеры же ехали молча. Только уже на той стороне Терека прапорщик Ташков вдруг сказал:
— Мне вчера пришло письмо из дома, господа. Жуковский умер…
— Жуковский? Василий Андреевич? — переспросил капитан Азаров. — Ах, ты! Еще один русский поэт! Я ведь был знаком с Василием Андреевичем, господа. Впрочем, с Михаилом Юрьевичем тоже…
Басаргин, словно его окликнули, вдруг повернулся к офицерам и прочитал:
Что же, что в очах Людмилы?
Камней ряд, кресты, могилы,
И среди них божий храм.
Конь несется по гробам;
Стены звонкий вторят топот;
И в траве чуть слышный шепот,
Как усопших тихий глас…
— Оставьте, поручик, — перебил его капитан Азаров, — не будем предаваться скорби. Война — дело веселых усачей. А Василия Андреевича нашего после набега помянем, как водится. Всех приглашаю после дела к себе! А теперь с богом!
Первый орудийный залп размножился горным эхом. Немирный аул, словно сбегавший в низину с горы, а при виде врага замерший и оцепеневший, теперь ожил разрывами русских гранат. Канониры целились в каменные башенки, но точно попасть, снеся напрочь каменную кладку, удалось только одному. Откуда-то вылетели две пестрые курицы и понеслись между саклями. Капитан Азаров приказал прекратить стрельбу.
Верховые казаки поскакали вдоль склона в обход аула, а батальон пехоты рассыпным строем вошел в чеченское селение. У крайней сакли стоял серый молоденький ягненок, протяжно мекал и дрожал.
Солдаты разбрелись по аулу. В эту странную войну им приходилось то вырубать лес, то разрушать каменные сакли. Над аулом поднимался серый дым. Он уходил в ущелье, собирался там клубами и поднимался вверх по склону горы, как снежная лавина, возвращавшаяся восвояси.
Словно дым пожарища был своеобразным сигналом, где-то наверху вдруг раздался выстрел, и ядро, выпущенное чеченцами, видимо, из легкой, старенькой пушки, пролетело над саклями и шлепнулось далеко за аулом.
— Теперь начнется, — удовлетворенно сказал капитан Азаров.
И вправду вернувшийся казачий разъезд привел за собой чеченцев. Они погарцевали на своих лошадках, покричали, выстрелили пару раз в сторону строившихся на окраине аула солдат и скрылись в лесу.
— Господин капитан, позвольте мне с казаками вдогонку! — крикнул Басаргин.
— Оставьте, Дмитрий Иванович, — отмахиваясь и от комаров, и от Басаргина, сказал Азаров, — а вот как пойдем через ручей, задержитесь со своей ротой и рассыпьтесь в кустарнике. А когда татары подъедут, дадите огоньку по цепи. Вот вам и дело! Только подпустите поближе. Татары — те же комары, поэтому подождите, пока усядутся…
Азаров хлопнул себя по щеке и скатал маленький серый комочек.
Басаргин уже отъехал к своей роте и потому не слышал, как прапорщик Ташков сказал офицерам:
— «Татарская няня» хочет расширить свой приют.
Рота Басаргина залегла в густом кустарнике на другой стороне ручья. Строго настрого солдатам было приказано не курить, не разговаривать, даже не смотреть на ту сторону, а только слушать команду.
Поручик лежал за пахучим кустом с игольчатыми листьями и черными зрачками ягод. Ему так хотелось попробовать парочку, что рот наполнился слюной. Двигаться было нельзя, к тому же он не знал, что это за растение. Съешь еще какую-нибудь шайтан-ягодку — вырастут рожки! Басаргин подумал, что любой зверь знает свою траву и не ошибется; Что же человек так высоко задрал свою гордую голову? Ближе ли он стал к звездам? Вряд ли. Но насколько он оторвался от земли!
Чтобы не искушать себя Басаргин посмотрел на весело бегущую по камням воду ручья. Вернее, воды из-за зарослей он не видел, но слышал ее торопливый говор и различал солнечные блики на траве и камнях. Ему все казалось, что шепчутся солдаты, кто-то из них позволяет себе посмеиваться на позиции. Но это шепталась трава, и смеялся ручей.
И в траве чуть слышный шепот,
Как усопших тихий глас…
Он старался услышать топот татарских коней, но они показались бесшумно. Первые два всадника остановились, не приближаясь к ручью, и всматривались в заросли. Знают свою траву, слышат ее голос? Может, спрашивают ее сейчас? Басаргин не видел их лиц — ветки кустарника закрывали ему чеченские головы, но он, казалось, чувствовал их взгляд. Неожиданно черная ягода, к которой только что тянулись его губы, показалась ему черным чеченским глазом. Она смотрела на него, не мигая.
