Он не принимал участия в попойках с местными бонзами. Не было в этом необходимости. Акентьев даже не помнил их имен – какие-то мутные маленькие человечки… Ангелина поддерживала с ними контакт. Если у кого-то возникали вопросы, Безбожная решала их, не ставя в известность шефа. Переплета это устраивало. С собой из Питера он привез гардероб и несколько книг, которые листал вечерами, пока не появлялась она.
Ангелина обычно вставала у него за спиной и ласково начинала разминать его плечи и шейные мускулы. Переплет закрывал глаза. От ее рук исходило тепло, оно распространялось в глубь его тела, заставляя оживать каждую клеточку. Она была не от мира сего. Это должно было пугать, но Переплет давно уже разучился бояться и удивляться.
– С ужасным разум свыкся мой, я пресыщен жутью…
Прошлое напоминало о себе строчками прочитанных классиков. Иногда вспоминался запах переплетной мастерской. И книги. Теперь он не нуждался в книгах, чтобы заглянуть на ту сторону. Теперь тьма пришла к нему сама. У нее были темные глаза и бархатистая кожа…
Странным, сверхъестественным существом была Ангелина. Ангелина Безбожная. Ангел без бога.
Во сне ему чудились тени, шептавшие заклинания. Акентьев спал один. Иногда Ангелина разделяла с ним, как было принято говорить в стародавние времена, ложе.
Но чаще ее не было. Переплет любил спать один. Рядом с Безбожной ему было душно. Словно сказочный домовой давил ему на грудь, крал дыхание. Даже спящая, она, казалось, не спит, следит за ним. Снова вставало перед глазами лицо Ксении. И по спине начинали бежать мурашки.
Самым тяжелым было пробуждение, он с трудом возвращался в реальность, открывал глаза, и свет, даже неяркий свет зимнего утра, резал их. Он знал, что это скоро пройдет. Скоро все будет по-другому.
Должно быть, так же чувствует себя бабочка, которая переживает метаморфозы в стадии куколки.
Это было забавно – он в роли куколки.
Сразу вспоминался роскошный том Фабра, изданный еще в те старые добрые времена, когда иллюстрации раскрашивались вручную. «Жизнь насекомых».
Почему-то последнее время во снах его часто преследовали сновидения, в которых фигурировали холодные камни. Это была какая-то древняя постройка, своды низкие, средневековье……И шаги, которые гулко раздавались там, отзывались болью в его висках. Он попытался вспомнить сон до конца, но не получилось. Что все это значит, интересно?!
Он допил кофе и прошел в ванную комнату – все удобства к услугам Александра Акентьева. Долго стоял под душем. Дверь тихо отворилась – он не запирал ее. Ангелина отдернула занавеску. Переплет посмотрел на нее, чувствуя тягучее мучительное вожделение. Ангелина встала рядом, под струи воды. Ее руки прикоснулись к его спине, словно обожгли. Острые коготки. Он повернулся и обнял ее.
Глава пятая НАТАША ПРИЛЕТАЕТ И УЛЕТАЕТ, А ДОМОВОЙ ОПЯТЬ ВЛЮБЛЯЕТСЯ
Домовой занимался ремонтом. Квартиру Иволгиных давно пора было привести в порядок, тем более, что Верочка осенью пойдет в первый класс. Было самое начало августа – времени еще навалом.
Несмотря на обычную напряженку с деньгами, выкроили нужную сумму на покупку обоев, клея и краски. Вместе с дочкой Вадим ходил по магазинам – малышке это доставляло настоящее удовольствие, хотя она и до прилавка еле могла достать, приходилось становиться на цыпочки.
Во имя экономии ремонт делался собственными силами. Сначала гостиная – мебель оттуда сдвинули в коридор, где теперь без труда могла протиснуться только Верочка. Домовой, забравшись на стремянку, несколько вечеров подряд размазывал по потолку водоэмульсионную краску. Отец приходил посидеть, поговорить, шуршал газетами, которые были вытащены по такому случаю из шкафа Гертруды Яковлевны. Последняя, в отличие от практичной Альбины, была намерена сохранить всю демократическую прессу, которая попадала в ее руки. Супруг ухмылялся и стращал реанимацией режима, который пошлет в лагеря всех, кто не только писал, но и читал контрреволюционную пропаганду. Вадим поддакивал – ему нужны были газеты для оклейки стен.
Гертруда Яковлевна гордо вскидывала голову, словно уже находилась перед судом инквизиции. Честное слово, забавно было видеть мать в роли провозвестника демократических реформ. Гертруда Яковлевна не забыла ничего из того, что ей пришлось пережить после побега Наташи. То, что случилось потом, свою ссору с сыном и уход из дома, предпочитала не вспоминать, а если и вспоминала, то опять-таки обвиняла систему, лишившую ее разума.
Со стороны могло показаться, что жизнь в семье, несмотря на все потрясения в стране, течет тихо и плавно. Этакая идиллия в духе старого советского кино. На самом деле в этом маленьком домашнем мирке бушевали нешуточные страсти. Инициатором обычно выступала мать, которая и после примирения с Вадимом не отказалась от руководящей роли.
– Долго ты будешь просиживать штаны в своей шарашкиной конторе?! – интересовалась она. – Так и собираешься всю жизнь работать за гроши?
Она, кажется, нарочно выбирала время с утра, чтобы испортить ему настроение на весь день. Вечером мучить усталого Вадима совесть не позволяла. Зато утром пощады ждать не стоило.
Вадим мрачнел. К работе он, несмотря ни на что, относился с любовью, и мать не понимала, что своими упреками унижает его. Ей казалось, что она подталкивает сына к решительным действиям. Впрочем, если бы речь шла только о работе, Вадим бы не слишком переживал.
– Ты же уже не ребенок! Ты взрослый человек! – По первым словам можно было догадаться, о чем сейчас пойдет речь. – У тебя дочь на руках… А ты живешь, словно старик на пенсии. Ничто тебя не интересует. Нет, старики и то активнее – они хотя бы на митинги ходят и голосуют. Почему ты не пошел голосовать?!
Вадим вздыхал, пил крепкий чай.
– Другой бы на твоем месте давно воспользовался моментом! – продолжала она, помолчав.
– Чтобы проголосовать? – уточнял Вадим.
– Ты знаешь, о чем я говорю!
Да, он знал, какую мечту уже давно лелеет его мать. Наташа Забуга, видите ли, перестала числиться в предателях родины. Наташа Забуга теперь была славной девушкой, которую ненавистный режим заставил оставить эту самую родину, ребенка и мужа.
– Сам знаешь, какие тогда здесь были условия! – вздыхала Гертруда Яковлевна. – Так что же странного в том, что человек захотел вырваться на свободу из этого кошмара?!
– Я думаю, что с этим, мама, все кончено, – говорил он, стараясь сохранять спокойствие. – Окончательно и бесповоротно.
– У тебя пораженческое мышление! – она начинала сердиться. – Прав Геннадий Сергеевич – был бы ты настоящим мужчиной, не упустил бы Наташу. Она, может быть, именно этого и ждала – что задержишь, не отпустишь! Ты об этом не думал? За счастье свое иногда приходится воевать, оно просто так редко кому в руки падает!
– Я не Суворов, – пытался неуклюже отшутиться Вадим.
