Уволили, впрочем, по статье тридцать третьей трудового законодательства, то есть с «волчьим билетом», и, полагаю, уволили скорее за пьянство и прогулы, чем по какой-либо еще причине. И милицейский протокол, переданный в отдел кадров, послужил лишь поводом для увольнения, а не причиной. После этой истории Людмила немного очухалась с перепугу. Но с соответствующей отметкой в трудовой книжке работу она себе в Москве найти не могла и скиталась несколько лет по ударным стройкам, которых в те времена еще хватало, потом, замучившись неустройством, грязноватой бродяжьей жизнью, вернулась в Московскую область и осела в конце концов в поселке под Можайском, где…
– Все еще вспоминаешь?
– Да нет, кое-что вспомнил. Просто задумался, витаю в облаках. Рыжеватую девицу привел Виктор. Ты же велела мне самому озаботиться свидетелями. Вот я и позвал своего лучшего друга, я же не знал этих ваших сложностей, не знал, что Михаил Муратович отверг его раз и навсегда из каких-то своих высоко политических соображений. А Виктор привел свою девушку. Кстати, Юлька, почему ты сама никого не пригласила себе в шаферши?
– Так некого было, Юра! У меня подружек никогда не заводилось, терпеть не могу птичники. И потом… Если бы я училась, то другое дело, тогда бы нашлась какая-нибудь однокурсница, что ли, которую даже папа не сумел бы отвадить, не одобрив. Но я же уперлась всеми четырьмя и не стала поступать в институт, и папа взял меня к себе на работу и определил в канцелярию к Луизе Станиславовне. Не ее же, змеищу, было приглашать и не мымру же какую-нибудь ублюдочную из ее гнезда, плод любви пишущей машинки и селектора.
– Между прочим, почему ты не стала поступать в институт? Для тебя это не составило бы проблемы.
– Во-первых, думаю, неудачный опыт Ритуси сказался, хотя тогда я этого еще не осознавала. Во-вторых, я же была самой умной! К десятому классу свободно владела двумя языками, объездила весь мир, ни в чем не нуждалась и внешностью была не обижена! Это ли не образование! Папа пытался меня переубедить, но слова не помогали, я только морщилась напоказ, как от оскомины, и вертела носом, и потому он обязал меня ходить на службу, чтобы я, помучившись под Луизиным гнетом, что-то там поняла о важности дальнейшей учебы… Но все бесполезно. Потому что, в-третьих, был ты, и я хотела за тебя замуж, и жила от поцелуя до поцелуя, от объятия до объятия, и ревновала тебя ко всем подряд длинноногим курящим интеллектуалкам и пышненьким курицам в локонах, которые вешались тебе на шею, что было, знаешь ли, заметно. И вот скажи-ка ты мне теперь: был у меня повод для ревности? Мне всегда казалось, что ты со мной как-то уж очень ловко обошелся в первую брачную ночь.
– За каким тебе чертом знать?
– Что-о-о?! Ах, ты!.. Это значит, пока я сгорала от страсти и каждую ночь думала, не сбежать ли мне к тебе в общежитие или на съемную квартиру, или где ты там обитал, ты… Между прочим, Виктор мне прозрачно намекал на твои похождения.
– Вот как. Намекал. Ну так если хочешь знать, то мне до смерти надоели официальные еженедельные визиты на Котельническую с отчетами о жизни и учебе и поучения твоего папы. Я бы ничего не имел против, если бы ты ко мне сбежала. Но поскольку ты трусила, а некоторые другие нет и к тому же ни на что не претендовали… Но, вообще-то, заявись ты ко мне в общежитие на надувной матрасик, вот был бы фурор!
– Тьфу ты! И действительно, за каким чертом мне знать о твоих похождениях. Юрка, заткнись! Я тебе в отместку выдам страшную тайну. Папа под конец, когда ты уже вышел на диплом, сильно сомневался в том, что меня следует отдавать за тебя. Он в тебе несколько разочаровался, несмотря на то, что ты по его настоятельному совету выучил-таки французский и занимался испанским и португальским (и это пригодилось в Гвинее, не правда ли?). Папа понял, что ему не удалось сделать из тебя беспринципного карьериста (беспринципный здесь ключевое слово, заметь). И ты, со своей африканской специализацией, студенческим вольномыслием и московским бредом, которым ты, по его мнению, заразился от Ритки, не годился ему в помощники и доверенные лица. Не годился и в наследники. Однажды он мне мягонько так посоветовал поискать себе другого жениха, без излишних гуманитарных пристрастий.
– И ты?..
– А я его переубедила. Знаешь как? Я заявила, что мы с тобой уже давно фактически муж и жена. А для папы, с его дремучим подсознанием, это был аргумент, как я полагала. Оцени мою смелость.
– И что же? Он тебя выпорол?
– Когда это он меня порол?! Он посмеялся, потому что не поверил. Он же умный был, папа. Не поверил, зато понял, что я на все пойду, чтобы тебя заполучить. Не знаю, может, он был прав? И мы бы избежали кошмара?
– Не смей так думать.
Но я и сам так иногда думаю. Потому что череда кошмаров началась со свадьбы, когда Виктор явился с Людмилой, и я подозревал, что все кончится пьяным скандалом, и размышлял не о первой брачной ночи, а о том, как бы мне уберечь Юльку, о том, какие объяснения мне придется давать ее отцу.
Все, в общем, обошлось, за исключением того, что я больше не мог искренне считать Виктора своим другом. Внешне, наученные сдержанности, мы сохраняли нормальные отношения. Но лицо его мне все больше казалось искаженным и слишком подвижным. Такими бывают лица, отраженные в рябящей воде, когда не уловить выражения и любая гримаса становится своей мимической противоположностью. Я не мог разобраться, что, собственно, происходит между нами, недавно дружными. Я не то чтобы стал опасаться Виктора, но было мне неприятно и тревожно, потому что, кто его знает, что он задумал, «тот, кто сидит в пруду».
На свадьбе все обошлось, однако потом, через несколько дней, исчезла мама, не вернулась в гостиницу.
* * *
Юра пристойно окончил институт, отлично защитил диплом, и назначен был день свадьбы. Ирина Владимировна и Алексей Николаевич должны были приехать на торжество, но всего на несколько дней, так как Алексей Николаевич не мог позволить себе большего. Не мог оставить генераловский железнодорожный разъезд «наобум святых и на тещу Нину Ивановну», как он выражался, суетясь и волнуясь в предвкушении поездки.
Елена Львовна, гостеприимная подружка Ирины Владимировны, мать невесты, пригласила Юриных родителей пожить в свободной комнате Ритуси, которая уже очень давно не появлялась дома, осела у «своего ненаглядного». Но Ирина Владимировна и – с большей решительностью – Алексей Николаевич отказались и предпочли гостиницу. Тогда энергичная и густо обросшая связями барыня Элен, которой море было по колено, хоть вскипи оно кипятком, и вся московская обслуга это знала, умудрилась снять для них двухкомнатный номер в гостинице «Украина», помпезной, с гербом на шпиле, архитектурно родственной дому на Котельнической.
– Вам ровным счетом ничего не придется делать, – колыхала шелками Элен, обходя апартаменты и проверяя, все ли в порядке и не следует ли дать нагоняй горничной за дело или просто на всякий случай. – Ровным счетом ничего не надо! Алексей, я так рада познакомиться с тобой наконец… Все уже готово к свадьбе, фанфары протрубили.
