Ха. Поводы. Например, почтили мы своим присутствием бал носовых платочков. Платочки были выложены всем напоказ, и у каждого рядом визитка, чтобы определить, кому принадлежит сей уникальный предмет. Юлька тоже «для смеха» пристроила на какой-то четвертьколонне свою визитку и платочек, самый обычный, белого шелка, даже без метки (метки-то сейчас в моде), и сказала:
– Вот увидишь, что будет.
И платочек тут же, к полному Юлькиному восторгу, попятили, потому что лежал не под запертым стеклом. Впрочем, тех, которые лежали под стеклом, тоже недосчитались. На «светских мероприятиях», помимо звездных гостей и всяких там функционирующих медиалиц – ищущих популярности политиков, акт-рисулек, шоу-планктона и шоу-китов, моделек, модельеров, ведущих никому не нужных телепрограмм, – всегда пасется масса клептоманов и любителей дармовщинки. Для них тусовка – рай земной. Вот и тащат эти странные существа всякую ерунду, что плохо лежит, и платочки в том числе. Добытчики. Крысовня.
– Юлька, зачем мы здесь? – спрашиваю я каждый раз, иногда подыхая от скуки, иногда разъяренный присутствием лиц мне неугодных. Лиц, которых я не приемлю ни под каким камуфляжем.
– Опять? – возмущается она. – Опять этот сакраментальный вопрос? Отвечать я больше не буду. А ты, если скучно, попробуй найти на него ответ сам. Если не ответ, так оправдание.
– Кому оправдание? – не понимаю я.
– Мне, понятное дело. Я же тебя вовлекаю в светскую жизнь. Когда-то ты ее желал, господин бывший дипломат.
– Когда-то никому и в голову не могло прийти любоваться чужими сопливчиками или устраивать благотворительный сбор в пользу бездомных собак, что устраивался на днях. Куда пошел этот сбор, я вот думаю.
– Известно куда. Известно, куда идут благотворительные сборы. На покрытие организаторами благотворительной вечеринки того, что они разворовали, ее подготавливая. Спонсоры-то с них, типа, спросят, и придется отчитываться за денежки. Но в этом я не участвую, в идиотических поползновениях такого рода ты никак не можешь меня упрекнуть. И в озеленении Марса я, вот клянусь тебе, тоже участвовать не стану, могу тебя успокоить.
– Ты меня успокоила, ненаглядная.
– И вообще. В свое время я расплатилась на много лет вперед. На всю жизнь расплатилась.
– Да. Я знаю. Но речь-то о другом.
– Хорошо, признаюсь я тебе, Юрка. Я тоже не всегда понимаю, зачем все это, откуда пошла такая мода – выставляться по-клоунски. Если бы не по-клоунски, то еще ничего, твое самоуважение не сильно страдает, не так ли? Но теперь на каждом гламурном сборище в обязательном порядке куча-мала неуместных лиц, которых следовало бы выставить за порог. Всех этих обжор, халявщиков, воришек. Тусуются они! Тасуются они, как фальшивые козыри в шулерской колоде. Вот знаешь ли ты, что не далее как на прошлой неделе во время презентации моего нового «Ларчика», японского, на моих глазах – на глазах у хозяйки! – один милый мальчик грузил за пазуху бутылки мартини (не все же саке пьют). И еще показывает мне пальчиком – тссс! Ну не наглость?! А помнишь, дуру поймали, которая с выставки автомобильных подушек пыталась парочку унести под подолом? Что же касается всяких мелких штучек – авторучек, стаканов, салфеточек, журнальчиков, флажков, бутербродных шпажек, – их тащат охапками без всякого стеснения. И ведь все поголовно такие прощелыги охране знакомы в лицо, и даже существуют их поименные списки, я точно знаю.
– Но их все равно пускают.
– Удивительно, но факт. Но, с другой стороны, они, знаешь ли, оживляют атмосферу. И тогда те, которые из папье-маше, склеенного из денежных знаков, респектабельные в стельку, вроде бы не так гнетут.
– Лично меня гнетут и те и другие.
– Ты зануда, Юрка. Пил бы ты шампанское.
– Я пил, пробовал. Оно поддельное и шибает мясными помоями. Годится только для бродячих собак. Тех самых, обманутых, в пользу которых проводился сбор. Чтобы утешились и хотя бы во хмелю не считали все человечество сборищем воров и негодяев. Или уж потравились бы сразу. Ну объясни ты мне…
– А, ладно. Мне лень, но ладно. Открою тебе Америку. Иногда я подозреваю, что за всем этим стоит исключительно светская пресса, вроде «Цацок». Им же надо о чем-то писать, так? Создавать то, что они теперь манерно называют «контентом», содержанием. Создавать нечто основное, нечто помимо рекламы, которой понапихано в каждом глянце столько, что его распирает. А братии журналистской расплодилось, как тех собак, которых ты поддельным шампанским намереваешься травить. И все хотят красиво жить. Вот и создают всю эту красоту. На чужие капиталы, само собой, а потом на ней наживаются. Вся их мифическая всесильность в этом: сначала создать элегантный антураж-приманку, запустить в декорации тех, кто поизвестнее, остальные сами набегут. Потом спровоцировать скандал, раздуть феерическую сплетню… Материала море! Пиши всласть, снимай на видео, отщелкивай фоторепортажи, просто пасись в тусовке, уверь всех в своей необходимости, продавайся, лелей свое тупоумие и получай недурственные гонорары… Я что-то новое тебе, Юрка, открыла?
– Я не задумывался, но, наверное, нет.
– И не задумывайся, того не стоит. Ты лучше по Карнеги – сделай из лимона лимонад, если достался тебе лимон, вызывающий слюнотечение. Порадуй самого себя, потешь свой индивидуализм. Вопроси небеса: «Боже, что тут делает вся эта тля человеческая? Древо познания добра и зла, что ли, обгладывает?» И возвысишься в собственных глазах. Ты-то понимаешь, что тля обгладывает. Ты-то не обгладываешь без разбору, до трухи, ты-то вкушаешь плодов пресловутого древа. Вкусив, познаешь и неизбежно преисполняешься вселенской скорби, и, выходит, ты не тля. Главное сепарироваться и не забывать себя, такого величавого.
– Боюсь, я тоже обгладываю древо, Юлька. Добро и зло перемешались, и величавости моей грош цена. Ты это и хотела сказать?
– Ну не обижайся. Мало ли что я болтаю от скуки. Не грош тебе цена. Могла бы я, по-твоему, любить того, кому цена грош?
– Извини, если я напомню кое-что…
– Кое-что! Это подло – напоминать об ошибках молодости. К тому же кто не без греха? А, Юрий Алексеевич? Никакой автобиографический материал не тревожит твою совесть? Юрка, улыбнись. Я не хочу ссориться.
– Тогда пошли домой. Пешком, ножками. Ты хоть помнишь время, когда видела город не из окна автомобиля, а вживую? Лично я нет. Остались лишь смутные воспоминания юности. Есть она еще, Москва-то?
– Кто ее знает. Но коварству твоему нет предела, Мареев. Хорошо, пошли. Может быть, мне подол и не обтопчут. Может быть, даже дождя не будет. Но если я обломаю каблуки, ты понесешь меня на руках.
– Не обломаешь, ты ловка на каблуках шастать.
И, объявив о своем намерении Никите Спартаковичу, который дожидался в машине и листал, по-моему, дамскую отраду «Космополитен», мы с Юлькой отправились под ручку. На удивление всей Тверской, сияющей холодными ночными огнями. К вящему недоумению и ревности здешних профессионалок, которые решили, по всей вероятности, что я поиздержавшийся альфонсирующий субъект, который не против сдать в аренду свою супершикарную кошелку. Что-то такое доносилось нам вслед. Юлька, наверное, расслышала лучше, потому что зло сжала губы и больно вцепилась мне ногтями в запястье.
