– Я у нее и рта-то не вижу, – огрызнулся Дин, и мы снова все
рассмеялись. Я тоже не заметил у мыши рта, но видел темные крошечные бусинки
глаз, и они мне совсем не казались безумными или бешеными. Они были умными и
любопытными. Когда я отправлял на смерть людей, – людей, имевших
предположительно бес-смертную душу, – они выглядели более тупыми, чем эта мышь.
Она просеменила вверх по Зеленой Миле до точки, находившейся
меньше чем в метре от нашего стола, который не представлял собой ничего
особенного – обычный стол, за какими сидят учителя районной школы. И вот тут
мышь остановилась и с важным видом обвила хвостиком лапки, словно пожилая леди,
расправляющая юбки.
Я сразу перестал смеяться, ощутив холодок, мгновенно
пронизавший меня до костей. Я не знаю, почему я это почувствовал, – никто ведь
не любит выглядеть смешным, но я собираюсь рассказывать и об этом.
На секунду я вообразил себя не охранником, а вот этой мышью
– всего лишь еще одним осужденным преступником на Зеленой Миле, который осужден
и приговорен, но все еще в состоянии смело глядеть вверх на стол, возвышающийся
на километры (словно трон Господа в Судный день, который, несомненно, предстоит
увидеть однажды нам всем), и на сидящих за ним гигантов в синей одежде с
низкими тяжелыми голосами. Гиганты эти стреляли в таких из пистолетов ВВ,
гоняли их щетками или ставили ловушки, которые ломали им хребет, пока они
осторожно пробирались к кусочку сыра на медной пластинке.
Щетки около стола не было, но в ведре стояла вращающаяся
швабра, конец которой все еще находился в отжимателе: была моя очередь мыть
зеленый линолеум и все шесть камер, и перед тем, как засесть за бумаги с Дином,
я это сделал. Я увидел, что Дин хочет взять швабру и замахнуться. Я коснулся
его кисти как раз в тот момент, когда его пальцы дотянулись до гладкой
деревянной ручки. «Оставь, пусть будет», – сказал я.
Он пожал плечами и убрал руку. Я понял, что он не более, чем
я, испытывал желание прихлопнуть мышь.
Брут отломил кусочек от бутерброда с солониной и протянул
его через стол вперед, осторожно сжимая двумя пальцами. Мышь посмотрела вверх с
живым интересом, словно уже зная, что это такое. Наверное знала, я видел, как
зашевелились ее усики и дернулся носик.
– Брут, не надо! – воскликнул Дин, потом взглянул на меня. –
Не разрешай ему, Пол! Если он начнет кормить эту зверюшку, то нам придется
накрывать стол для всех четвероногих тварей.
– Я просто хочу посмотреть, что она станет делать, – сказал
Брут. – Исключительно в интересах науки. – Он посмотрел на меня: я был
начальник, даже в таких отклонениях от устава. Я подумал и пожал плечами,
словно мне было все равно.
Конечно же, мышь все съела. В конце концов, на дворе стояла
Депрессия. Но то, как она ела, привело нас в восторг. Она подошла к кусочку
сендвича, обнюхала его, а потом села перед ним, словно собака, схватила и
разделила хлеб пополам, чтобы добраться до мяса. Она сделала это так
сознательно, словно человек, приступающий к хорошему обеду с ростбифом в своем
любимом ресторане. Я никогда не видел, чтобы животное так ело, даже хорошо
дрессированная собака. И все время, пока мышь ела, она не сводила с нас глаз.
– Это разумная мышь или голодная, как волк, – прозвучал
новый голос. Это был Биттербак. Он проснулся и теперь стоял у решетки камеры в
одних обвисших трусах. В правой руке между указательным и средним пальцами он
держал самокрутку, его седые, цвета стали волосы, заплетенные в две косы лежали
по плечам, когда-то мускулистым, а теперь начинающим становиться дряблыми.
– Ты знаешь индейскую мудрость о мышах, Вождь? – спросил
Брут, глядя, как мышь ест. Мы были просто поражены, насколько аккуратно она
держала кусочек солонины в передних лапах, иногда поворачивая его и глядя с
восхищением и одобрением.
– Не-а, – сказал Биттербак. – Знал я одного смелого, у него
была пара перчаток, он уверял, что они из мы-шиной кожи, но я не верил. – Потом
он засмеялся, слов-но все это было шуткой, и отошел от решетки. Я ус-лышал, как
заскрипела койка, когда он ложился.
Этот звук стал сигналом для мыши, что пора уходить. Она
покончила с тем, что держала, фыркнула над тем, что осталось (в основном хлеб,
пропитанный горчицей), потом снова посмотрела на нас, будто хотела запомнить
лица, если вдруг встретимся снова. Потом повернулась и засеменила туда, откуда
пришла, но уже не заглядывая в камеры. Ее поспешность напомнила мне Белого
Кролика из «Алисы в стране чудес», и я улыбнулся. Она не задержалась у двери в
смирительную комнату, а исчезла под дверью. Стены этой комнаты были обиты
мягким, специально для тех, у кого слегка размягчились мозги. Мы держали там
инвентарь для уборки, когда не использовали его по прямому назначению, и
несколько книг (в основном вестерны Кларенса Милфорда, но в одной, которую
выдавали только по особым случаям, была богато иллюстрированная сказка, где
Попай, Блуто и даже Вимпи – Пожиратель Котлет по очереди отвоевывали Олив Ойл).
Там еще находились всякие принадлежности, в том числе цветные восковые
каран-даши, которым Делакруа позднее нашел хорошее применение. А еще в
смирительной комнате лежала куртка, которую никто не желал надевать: белая,
сшитая из двойного слоя ткани с пуговицами, застежками и пряжками на спине. Мы
все знали, как в два счета запаковать в нее «проблемного» ребенка. Они не так
часто бушевали, наши потерянные парни, но, если бушевали, Боже, ждать не
приходилось, когда все уладится само собой.
Брут достал из ящика стола большую книгу в кожаном переплете
с надписью «Посетители» золотыми буквами на обложке. Обычно эта книга месяцами
лежала в ящике. Когда к заключенному приходили посетители – кроме адвоката или
министра, – его приводили в специально отведенную комнату за столовой. Мы
называли ее «Аркада». Почему, не знаю.
– Ради Бога, ответь, что ты собрался делать? – спросил Дин
Стэнтон, глядя поверх очков, пока Брут открывал книгу и листал страницы, где
отмечались посетители, приходившие к людям, которых уже нет в живых.
– Согласно правилу 19, – начал Брут, найдя послед-нюю
страницу. Он взял карандаш, послюнявил кончик – вредная привычка, от которой он
никак не мог отделать-ся, – и приготовился писать. Правило 19 гласило:
"Каж-дый посетитель блока "Г" должен предъявить пропуск
ад-министрации и в обязательном порядке должен быть занесен в специальный
журнал".
– Он с ума сошел, – заметил Дин.
– Он нам не показал пропуска, но я его пропущу на этот раз,
– продолжал Брут. Он еще раз лизнул кончик карандаша на счастье, потом в
колонке «Время прихода» проставил 9:49.
– Конечно, почему бы и нет, большие боссы делают исключения
для мышей, – сказал я.
– Еще бы, – согласился Брут. – Нет карманов. – Он оглянулся,
чтобы посмотреть на настенные часы позади стола, потом в графе «Время ухода»
написал: 10:01. Длинная линеечка между двумя числами называлась «Имя
посетителя». Секунду напряженно подумав, навер-ное вспоминая, как правильно
пишется, Брутус Ховелл старательно вывел: «Вилли-Пароход», которого большинство
людей знает как Микки-Мауса. Это потому, что в первом звуковом мультфильме он
закатывал глаза, качал бедрами и дергал за веревочку свистка на капитанском
мостике парохода.
