– Мышонок был маленький, но не настолько. Нет, не похоже.
– Но он проходил именно тут, – сказал Брут. – Это просто,
как апельсин.
– Не представляю, как это может быть.
– А ты придвинься поближе, не бойся, я держу тебя, и
понюхай.
Я сделал, как он просил, упершись левой рукой в одну из
балок, – так я чувствовал себя устойчивей. Ветер сна-ружи поднялся опять, и
воздух свистел через отверстие прямо мне в лицо. Я ощущал пронизывающее дыхание
зимней ночи на границе с Югом... и что-то еще.
Запах мяты.
«Берегите Мистера Джинглза» – услышал я голос Делакруа,
звучавший не очень уверенно. Я услышал эти слова и почувствовал тепло Мистера
Джинглза, когда французик передал мне его, обычного мышонка, несомненно более
умного, чем другие его собратья, но все равно всего лишь мышонка, а не
такого-то имярек. «Смотрите, чтобы этот скот не трогал моего мышонка», – сказал
он, и я пообещал, как всегда обещаю им в конце, когда прогулка по Зеленой Миле
перестает быть чем-то нереальным или гипотетическим и становится неизбежностью.
Отправить письмо брату, которого не видел двадцать лет? – Обещаю. Произнести
пятнадцать раз «Аве, Мария» за упокой души? – Обещаю. Разрешить умереть под
духовным именем и чтобы это имя было написано на могиле? – Обещаю. Именно с
этим они могли идти спокойно, и спокойно садиться на стул в конце Зеленой Мили,
оставаясь в здравом рассудке. Конечно же, я не мог выполнить все обещания, но я
сдержал то, которое дал Делакруа. Что же касается самого французика, с ним
расплатились сполна. «Этот скот» причинил ему много боли и страданий. Да, я,
конечно, знаю, что он совершил, но никто не заслужил того, что случилось с
Делакруа, когда он попал в суровые объятия Олд Спарки.
Запах мяты.
И что-то еще. Что-то в глубине отверстия. Правой рукой я
вытащил авторучку из нагрудного кармана, все еще держась левой за балку и уже
не обращая внимания на то, что Брут неосторожно щекочет меня под коленками.
Одной рукой я отвинтил колпачок авторучки и кончиком пера выковырнул что-то
наружу. Это нечто оказалось тонкой деревянной щепочкой, выкрашенной в
ярко-желтый цвет, и я снова услышал голос Делакруа, да так отчетливо, словно
его призрак находился в одной комнате с нами, – причем именно в той, где Вильям
Уортон провел так много времени.
– Эй, ребята! – На этот раз это был смеющийся, довольный
голос человека, забывшего хоть нанемного, где он и что его ожидает. – Идите
смотреть, что умеет Мистер Джинглз!
– Боже, – прошептал я. У меня перехватило дыхание.
– Ты что, нашел еще одну? – спросил Брут. – Я нашел три или
четыре.
Я спустился и посветил на его раскрытую большую ладонь. На
ней лежало несколько щепочек, словно бирюльки для эльфов. Две желтые, такие,
какие нашел я, одна зеленая и одна красная. Покрашены они были не красками, а
восковыми карандашами.
– Боже мой, – произнес я низким, срывающимся голосом. – Ведь
это кусочки той катушки? Но почему? Почему они здесь?
– Ребенком я не был таким большим, как сейчас, – сказал
Брут. – Я сильно вырос где-то между пятнадцатью и семнадцатью. А до этого был
малявкой. И когда впер-вые пошел в школу, мне казалось, что я такой маленький,
как... маленький, можно сказать, как мышка. Я был напуган до смерти. И знаешь,
что я делал?
Я покачал головой. На улице ветер завыл снова. Паутина в
углах между балками качалась, как рваные кружева. Никогда я не находился в
более населенном призраками месте. Именно здесь, когда мы стояли и смотрели на
щепочки катушки, доставившей нам столько хлопот, я вдруг начал осознавать то,
что почувствовал в сердце после того, как Джон Коффи прошел по Зеленой Миле: я
уже не могу здесь работать. Плевать, Депрессия или что там еще, я больше не
могу смотреть, как люди идут через мой кабинет навстречу смерти. Даже если
появится еще всего один – это будет уже слишком.
– Я попросил у мамы ее платочек, – продолжил Брут. – И,
когда мне хотелось плакать, я его доставал, чувствовал запах ее духов и мне
становилось легче.
– Ты считаешь, что эта мышь сжевала кусочки катушки, чтобы
вспомнить Делакруа? Эта мышь?
Он поднял глаза. Мне вдруг показалось, что в них стоят
слезы, но, наверное, я ошибся.
– Не знаю, Пол. Но я нашел их здесь и почувствовал запах
мяты, так же, как и ты, – ведь ты тоже почувствовал. И я больше не могу. Я не
хочу здесь работать. Мне кажется, что если я увижу еще хоть одного человека на
этом стуле, то умру. В понедельник я хочу попросить, чтобы меня перевели в
колонию для малолетних. Если удастся перейти до появления следу-ющего узника,
отлично. Если нет, я уволюсь и вернусь снова на ферму.
– А что ты выращивал в жизни, кроме камней?
– Неважно.
– Я понимаю, – сказал я. – Думаю, что уйду вместе с тобой.
Он пристально посмотрел на меня, как бы убеждаясь, что я не
шучу, потом кивнул, словно все решилось. Ветер снова завыл и задул, на этот раз
так сильно, что заскрипели балки, и мы с тревогой посмотрели вокруг на обитые
тканью стены. Мне вдруг показалось, что я слышу Вильяма Уортона – не Крошку
Билли, нет, для нас он с первого дня был Буйный Билл, когда кричал и хохотал, и
говорил нам, что мы будем безумно рады от него избавиться и никогда его не
забудем. В этом он оказался прав.
То, о чем мы с Брутом договорились в ту ночь в смирительной
комнате, так и случилось. Словно мы дали торжественную клятву над крошечными
щепочками крашеного дерева. Никто из нас больше не участвовал в казнях. Джон
Коффи был последним.
Часть 2
Мышь на миле
Глава 1
Дом престарелых, где я ставлю последние точки над i,
называется «Джорджия Пайнз». Он находится примерно в ста километрах от Атланты
и на расстоянии двухсот световых лет от жизни большинства людей – людей,
которым меньше восьмидесяти и которые просто живут. Вам, читающим эти строки,
нужно подумать, не ожидает ли и вас подобное место в будущем. Само по себе
место не страшное, есть кабельное телевидение, кормят вкусно (хотя человек
может так мало прожевать), но в каком-то смысле это такая же морилка для бабочек,
как и блок "Г" в Холодной Горе.
Здесь даже есть парень, немного напоминающий мне Перси
Уэтмора, получившего работу на Зеленой Миле только потому, что губернатор штата
был его родствен-ником. У здешнего парня, по-моему, важных родствен-ников нет,
хотя он ведет себя так же, как Перси. Его зовут Долан. Он все время причесывает
волосы, как Перси, и в заднем кармане всегда таскает какое-нибудь чтиво. У
Перси были журналы типа «Аргоси» и «Мужские приключения», а у Брэда – небольшие
тоненькие книжечки под названием «Анекдоты». Он все время задает вопросы вроде
таких, как: «Почему француз перешел дорогу?», «Сколько поляков нужно, чтобы
вкрутить лампочку?» или «Сколько человек несут гроб на похоронах в Гарлеме?».
Как и Перси, Брэд отличается тупостью, и в его понимании смешно только то, что
отдает злорадством.
